Вырь. Час пса и волка
Шрифт:
Водяницы в воде прекратили забавляться с послушником и, явно недовольные, застыли, вслушиваясь в их разговор. Арсений пребывал в беспамятстве. Уставшие глаза послушника смотрели в никуда, из приоткрытой нижней челюсти капала слюна. Кажется, он бормотал что-то про господа и святую Анастасию.
– Неужели такой, как ты, снизошёл до таких как мы? – с неприязнью усомнилась водяница в юбке, припадая к земле как камышовая кошка, готовая к нападению. – Или думаешь, защита твоей богини даёт тебе право портить нам веселье?
– С чего такое мнение? –
Водяница в юбке настороженно прищурилась, не сводя с него своих чёрных глаз.
– Но теперь «что»? – опасно тихим голосом спросила она.
Мизгирь лёг обратно на траву, устремляя плывущий взгляд на вечернее небо, затянутое разноцветными облаками. Он сделал глубокий вдох, втягивая в лёгкие стылый сырой воздух. Скользящий над травой ветер приволок запах пряного леса, немного перебивающего запах тины из пруда.
Огромные мухи с надоедливым жужжанием вихрились над головой.
– Теперь я чувствую себя идиотом.
Мизгирь полежал в неподвижности какое-то время, прежде чем ощутил рядом лёгкие шаги. Водяница в одной юбке отогнала от него мух, склонилась. С тёмных от воды волос с запутавшейся в них зелёной тиной закапали ему на лицо редкие капли. По ключицам водяницы и небольшим девичьим грудям сползали ручейки воды.
– А ведь верно, на идиота похож, – глумливо проворковала водяница, садясь на него сверху. – Ох, бедный двоедушник. Не огорчайся. Мы о тебе позаботимся.
Мизгирь перевёл взгляд от лица утопленницы с чёрными прожилками на размытый силуэт Каргаша. Бес тоже слонялся над ним, кощунственно усмехаясь – ему было до крайности весело.
– Может, всё-таки обойдёмся… без этих ваших? – Мизгирь попробовал сконцентрироваться и сосредоточить взгляд на водянице.
Возникшее резкое головокружение заставило его желудок неприятно съёжиться.
– Сапоги, – успел выдавить Мизгирь, прежде чем сознание его уволоклось прочь. – Сапоги не трогайте, они новые. Очень прошу.
А затем заместо водяницы он увидел образ женщины из своего прошлого, которую страстно ненавидел с такой же силой, как и любил.
***
– Он же здесь не останется? – сердито восклицает девушка, скрещивая руки на груди.
Виктор сидит за столом, водит указательным пальцем по краю деревянной кружки. Хмурится, чувствуя растущее в нём недовольство. Первое его впечатление об этой незамужней красавице оказалось ложным. И как бы ему ни нравились её чёрная коса и поразительно тёмно-синие глаза, глядящие на него, как на незнакомца, столь дерзко, смириться с открытым пренебрежением в его сторону он уже не мог.
– Инесь, помолчи, – старик, приведший Виктора в дом, садится за стол.
Старика зовут Сурай, он колченогий, но крепкий. Похож на внучку, с таким же узким
– Прости, сынок, – Сурай переводит с девушки на Виктора тяжёлый серый взгляд из-под нависших бровей. – Она у меня одна осталась, больше никто не выжил. В ту ночь, когда в наше поселение пришли Изумха, они перебили даже женщин и детей. Для них мы были порченым товаром.
– Какой он тебе сынок, старый? – шипит Инесь на деда. – Зачем ты притащил его к нам в дом?
Больше Виктор не задаётся вопросом, почему она ещё не замужем и без детей. По возрасту Инесь выглядит его ровесницей, если не старше. Хотя, возможно, дело в суровом выражении лица и тонких сжатых губах, скривлённых в неприязненной гримасе.
Никакая красота не сможет компенсировать дурноту характера.
Виктор молчит, проглатывает обиду. Бросает на старика ожидающие взгляды, ждёт от него объяснений.
Сурай действительно «притащил» его к себе в избу, запрятанную в непролазной глуши. Радовался встрече, как с долгожданным гостем. Но вот теперь внучка его шипит как кошка и требует сейчас же изгнать обратно на большак.
Сурай сразу понял, кем был Виктор. Признал в нём выря-двоедушника, стоило Каргашу вылезть и начать сквернословить у них под носом. Сурай видел беса и слышал, а ещё – не боялся. Разглядывал со знающим интересом, заставляя того лютовать от возмущения.
– Наш род испокон веков служил Явиди, Кощной Матери Ткачихе, – объяснил старик. – Не признать в вас её достойного творения было бы позором. И всё же любопытно. Какой редкостный образец.
Инесь тоже хватило одного лишь взгляда, чтобы всё понять. Но не на Каргаша, а на Виктора.
– Пусть он уйдёт, – девушка со злостью щурит свои тёмно-синие глаза.
Сурай не обращает на внучку внимания, потирает бороду, задумчиво разглядывая Каргаша, ползающего по потолку горницы.
– Лишённый определённости… – бормочет Сурай, с преувеличенным вниманием оценивая беса. – Не проявляет своего отдельного существа. Заимствует поведение и наружность. Взаимодействует с нитями, но подчинять их по ту сторону Покрова не способен…
– «Я тебе не жук для изучения, хер ты ослиный», – ерепенится Каргаш. – «Ещё хоть слово в мою сторону, и я затолкаю твои гнилые зубы тебе в глотку».
Виктор натужно вздыхает. Потирает пальцы друг об друга. Затем обращается к старику, пытаясь звучать сдержанно.