Вырь. Час пса и волка
Шрифт:
Бес с чрезмерно длинными руками навис над соломенным тюфяком, выставив локти в стороны как паук. В подмышках его зияли отверстия.
– «Скукотища», – Каргаш гадливо фыркнул. – «Ты, коза, с каждым днём становишься всё большей скукотищей. Даже когда я грожу оторвать тебе пальцы. Или вставить подсвечник тебе в…»
– «Нет, это ты скучный», – Грачонок попыталась сосредоточиться, как учил Мизгирь. Нужно было дышать, и дышать глубоко. – «Хоть разочек сказал бы мне что-нибудь доброе. Вот тогда бы я точно испугалась. А сейчас – оставь меня в покое. Не хочу сейчас тебя ни видеть,
– «Давай же, рань, жги остатки моей души своей беспощадностью!» – Каргаш драматично вскинулся. – «Ведь за всё это время я так и остался для тебя никем!»
– «Нет у тебя никаких остатков», – дрожа от боли и чувства холода, отозвалась Грачонок. – «Твоя душа уже давным-давно сгинула».
– «Ну вот опять! Мне ни одной обиды не прощаешь, когда этому лекарю всё с рук сходит», – бес снова согнул шею, пристально всматриваясь в её левый глаз, лишённый защитной повязки. – «Что же остаётся делать?»
Звероподобное обличье беса взбаламутилось, задрожало, утратило чёткость очертаний – будто рябь от удара по воде. А затем заместо Каргаша возник Мизгирь. Бес осклабился в обличье человека, начал хохотать, видя изменившееся от ужаса лицо Грачонка.
– «Ведь я-то вижу, как ты с его волчьей морды глаз не сводишь», – бес в чужом обличье пощупал себя за подбородок, поморщился. – «Как по мне он урод уродом. Однако кто я такой, чтобы с соплячкой спорить? И всё же это поразительно. У него ведь морда то и дело дёргается, а тебе хоть бы хны».
Бес принялся старательно корчить перед ней рожи. Грачонок сползла с соломенного тюфяка на пол.
– «Он творит святые дела для людей…» – она попробовала встать, перебарывая боль.
Каргаш в обличье Мизгиря сделал вид, что ложится на тюфяк. Заложил под голову руки, согнул ногу. Его глаза с вертикальным зрачком отражали слабый свет.
– «Ещё скажи, что это Податель через него творит чудеса», – нудясь от скуки, продолжал бес.
– «Как же иначе?»
– «Он творит не чудеса, а несусветные глупости».
– «Неправда».
– «Раз то, чем он занимается, угодно Подателю, стало быть… лекарь твой настолько жадный, что утаивает от тебя знания господни?»
Грачонок сцепила пальцы в замок, закусила губу. Мизгирь и правда запрещал ей взаимодействовать с кудесами, отказывался учить. Но дело было не в жадности, как придумывал бес. Мизгирь хотел уберечь её от опасности, таящейся в освоении этих знаний. Он сам так говорил и не раз.
Грачонок не могла подвергать сомнению решения этого человека. Ведь он казался ей невероятным. Сам нуждаясь в помощи, Мизгирь исцелял других, демонстрируя поразительные знания медицины или подчиняя своей власти опасные кудеса. А ещё этот ужасный Каргаш, грузом висящий на его шее – даже вопреки его истязаниям Мизгирь оставался стойким. Его можно было назвать святым при жизни, совсем как Мавсима Чудесника.
Со временем преданное восхищение Грачонка к Мизгирю переросло всякие границы. Больше она не сомневалась – этого мужчину к ней направил сам Податель. И то, что он делал, было правильным. Как и её способность видеть сквозь Покров.
И если Мизгирь ей что-то запрещал, значит, так было
– «Эти знания могут принести как благо, так и большую опасность».
– «Поёшь одну и ту же песню, что тебя заставляют петь. Ну же, давай. Поройся в своей голове. Хоть раз воспользуйся собственным умом, а не чужим. Твой лекарь жесток, к тебе в особенности. Вместо абстрактных моральных наставлений он мог бы дать тебе практичные знания».
Грачонок охнула от боли внизу живота, поджала ноги. Осталась сидеть на полу, старательно перебирая в мыслях возможные лекарства, что она успела перепробовать из дорожной сумки. Ничего не помогало. Грачонок по-прежнему не понимала, что с ней происходило, и была готова расхныкаться как дитя.
– «Мне хватает практичных знаний о лекарственных растениях и работе человеческого организма. Он уже научил меня многому… совсем скоро я смогу помогать людям. Помогать ему».
Голос Каргаша переместился. Бес встал с тюфяка, зашёл ей за спину. Навис давящей тенью.
– «Помогать людям? Не смеши! Ты себе помочь не в состоянии. Без лекаря и его кудесничества ты сдохнешь сразу, ведь даже не можешь себя защитить. Ни от духов, ни от людей. А уж мы-то с тобой знаем, люди куда опасней».
Грачонок сложила руки в молитвенном жесте. Закрыла глаза.
– «Оставь меня в покое, Каргаш. Просто оставь».
– «Я могу научить тебя ведать кудеса».
Сердце пропустило удар. Грачонок заломила пальцы.
– «Ведать?»
– «Ты знаешь, как я ненавижу повторять, но ты настолько тупая, что приходится. Вынуждаешь меня на тебя злиться, вонючая ты коза. И всё-таки я чудовищно великодушен. Я. Могу. Тебя. Научить. Только попроси. Попроси как следует. Как просишь своих нарисованных кумиров. Уже даже на коленях сидишь, остаётся только…»
Грачонок качнула головой, продолжая удерживать глаза закрытыми. Доставало слышать беса, видеть в обличье Мизгиря было бы вовсе невыносимо.
– «Мораль и нравственность первичны, так молвит пророк Мосхиан. Их отсутствие ведёт к краху. А ты этих качеств лишён. Мне ничего от тебя не нужно, Каргаш. Я тебе не верю и никогда не поверю».
Бес зашипел от притворного возмущения.
– «Я предлагаю тебе немыслимую возможность, а ты выбираешь молиться мёртвым людям, которым до тебя нет дела? Ярая верующая! Тебя ничем не прошибить! Даже спустя всё, что ты прошла, продолжаешь верить и молиться этим своим рисованным скоморохам. Но не кажется ли тебе, что чем чаще ты молишься, тем больше неприятностей?»
– «Тебе не дано постичь Благой веры, вот ты и злишься».
– «Молись сколько угодно, святым нет до тебя дела. Хотя, знаешь… что толку говорить? Нужно показывать на деле».
Грачонок изо всех сил старалась не отвлекаться от мысленной молитвы, но стоило холоду коснуться плеч, как она сбилась, спутала слова.
– «Я помолюсь с тобой», – непринуждённо звучал бес. – «Но только затем, чтобы доказать, что я был прав. Так кому ты там молишься на этот раз? Преподобному Евфимию? Блаженной Анастасии? А, видать Мавсиму Чудеснику, он твой любимчик! Видишь, какой я к тебе внимательный? Выучил всех твоих кумиров».