Выше стен
Шрифт:
Свят…
Таинственный сын Андрея. Мой долгожданный воображаемый герой и лучший друг.
Еще секунда рядом с ним, и я не вывезу.
Перенимаю испуганного Славика — единственное, что нас теперь связывает — из его холодных рук и убегаю.
Стены качаются, пол ходит ходуном.
Почему именно он? Где граница реальности?
Как теперь я должна поступать?..
Голова разрывается от разрозненных мыслей.
Зацепив в столовой кусочек мяса, прячусь в едва освещенном закутке у кладовой, кормлю котенка, глажу пушистую спинку,
Итак… Свят, Слава… мой сводный брат.
Он такой умопомрачительно, душераздирающе, сердцеостанавливающе красивый, что мне хочется биться башкой о стену. Невозможно дышать.
Неправильный мозг неожиданно включает доселе недоступную опцию, и я вдруг совершенно четко осознает все причины и следствия.
Из-за нас пострадала мама Свята, а он вынужден был жить в нищете. Это я заняла его комнату. Это я на него поспорила. Он все знал, с самого первого дня терпел, ненавидел меня, но не бросил.
Этот единственно реальный мир тоже рушится, потому что даже Андрей — воплощение красоты и надежности — больше не кажется мне таким.
Мой справедливый отчим — рыцарь без страха и упрека — бросил на произвол судьбы родного сына. Но, как бы ни оправдывала Андрея мама, он не должен был так поступать!
Я готова закричать, выбежать из укрытия и потребовать объяснений, но отогревшийся котенок осторожно трогает меня теплой лапой, подсовывает голову под ладонь и разражается тарахтением. Не могу сдержать улыбку — милейшее создание направляет мои мысли в позитивное русло.
Стираю со щек черные слезы, поправляю красивое платье, вспоминаю, что тоже красивая в нем, и на негнущихся ногах возвращаюсь в столовую. Искренне улыбаюсь, сажусь рядом со Святом, и сознание помрачается от его тепла и аромата парфюма. Пиджак, идеально сидящий на широких плечах, безукоризненные манеры, легкая улыбка, грамотная речь, мой сводный брат — настоящий аристократ, диснеевский принц.
В доме стало ярче, и дело не в новой люстре с множеством ламп. В разгар сентябрьского вечера в него заглянуло холодное утреннее солнце…
Свят вежливо и учтиво общается с мамой, и она трогательно краснеет, бросает завуалированные упреки отцу, и тот опускает очи долу, а когда смотрит на меня, я схожу с ума — натурально, по-честному. Не могу вспомнить даже собственного имени и текущей даты, но уверена в одном: я буду до последнего его защищать, и всех денег мира не хватит, чтобы загладить мою вину перед ним.
Ковыряю вилкой остывающий ужин, а руки дрожат. Подумать только, я проводила ему экскурсию по его собственному дому. Мы лежали на его кровати. Я носила его пальто. Я ужасно с ним поступила.
Раньше, во время просмотра голливудских драм, я считывала страдания героев по выражениям лиц, но не чувствовала эмпатии — не понимала, почему они плачут, отчего горюют,
А сейчас уверена, что в полной мере ощущаю именно ее — трагедию.
За столом льется неспешная беседа, а в моей голове стоит невообразимый гул.
Стакан выскальзывает из ослабевших пальцев, и вода тонкой струйкой проливается на пол. Рядом с лужицей со звоном приземляется вилка.
Мама, смерив меня спокойным ободряющим взглядом, быстро передает салфетку, одновременно с ней Андрей протягивает целую стопку.
Они беспокоятся и помогают. Потому что мы — семья.
Святослав тоже будет стоять за спиной и защищать меня, как подобает брату. И никогда больше не поцелует. Как подобает брату…
И это правильно. Только так — правильно.
Он не будет жить в гостевой — самое место там мне. А Свят вернется в свою волшебную, уютную, пахнущую дождем и тайнами комнату. Когда-нибудь он оттает, за ненадобностью разрушит стены и тоже станет счастливым — вопреки всему.
Самый грустный ужин заканчивается. Я помогаю маме прибраться и, обогнув о чем-то тихо переговаривающихся мужчин, бреду в комнату. Мне жаль, что больше с этой точки пространства я никогда не взгляну на кроны тополей над кирпичной стеной, солнце, облака и скопления звезд на синем платке небес, но своими прекрасными глазами на них должен смотреть Свят.
Он никогда не полюбит меня и не проведет верной дорогой к свету…
Уже не плачу. Мне легко.
Много лет до него я училась жить без указывающих путь бабочек — сама превозмогала проблемы и сносно существовала среди людей. Позорила и расстраивала маму, но она утешала: «Тот не ошибается, кто не делает ничего…»
Паника липнет к коже, черная ночь отделяется от обоев, сгущается и клубится в конце коридора, но я улыбаюсь. Случившееся со мной — не испытание, а всего лишь повод выбрать иной путь.
Кто-то настойчиво подталкивает меня в спину, я влетаю в комнату и слышу щелчок замка. Оборачиваюсь и пячусь назад — Свят шагает ко мне и вынуждает прижаться к стене. В его глазах в свете тусклого ночника плещется растерянность и нежность. Очень много нежности… Я всхлипываю и закусываю губу.
Этим вечером я распрощалась с мечтой о счастье, успела оплакать ее и справить поминки, вспомнить рекомендации мозгоправа и двинуться дальше, но Свят снова переворачивает вверх тормашками все мои установки — далеко не по-братски зажимает в углу, сжигает взглядом и тяжело дышит.
— Теперь ты знаешь, почему я на самом деле ошивался рядом. Выныривай из иллюзий. Сестра… — Он обозначает границы, устанавливает новые правила, старается побольнее задеть, но все равно любит — я уверена в нем и вижу насквозь. Но, даже если ошибаюсь, с наваждением справиться все равно не могу.
И тогда я загадываю: если он попросит отныне называть его не Святом, надежды на лучшее не останется. Он окончательно ее заберет…
— Как мне тебя называть?.. — хриплю я, и от его ответа светлеет в комнате.