Выскочка, научи меня плохому
Шрифт:
Уже в пути мне звонит Ангелика. Она отправилась в университет на занятия и просила передать Максу, что навестит его после учебы.
Мандраж начался в тот момент, когда нога переступила порог больницы. Я сдала куртку в гардероб и, получив белый халат, накинула его на плечи. Сначала направилась к врачу, чтобы узнать о состоянии Леши.
Знакомое лицо, хмурый взгляд и постукивание пальцев по столу заставляли нервничать еще больше, но доктор, которого звали Николай Валерьевич, успокоил меня тем, что Богданов ненадолго приходил в себя. Критический этап пройден
Повреждение позвоночника.
Леше нужно было сделать операцию в ближайшее время, иначе вероятность того, что он не сможет ходить приравнивается к девяноста процентам. Новость меня убила. У нас нет специалиста в городе, а значит, нужно везти его либо в столицу, либо за рубеж. Так сказал Николай Валерьевич. К тому же, операция не была бесплатной. Все расходы пациент должен оплачивать сам, вплоть до полной реабилитации.
Вышла из кабинета совершенно убитая словами врача и поплелась к медсестре, чтобы узнать, в какой палате лежит Круглов. Он очнулся ночью и, когда я вошла в палату, поймала его взгляд. Почувствовала, что вот-вот расплачусь, и начала сжимать кулаки в карманах халата.
— Привет. — Хриплый голос заставил сделать шаг вперед.
Рассматривала его с тяжело бьющимся сердцем, и слезы все-таки застилали обзор. Голова Макса перебинтована, на лице несколько ссадин, сам бледный, под глазами темные круги, и виноватое выражение лица, от которого хотелось провалиться сквозь землю.
— Как ты? — Спрашивает, пока я подхожу к кровати и помещаю руки на спинку, ощущая ее холод.
— Вообще-то, я должна задавать тебе этот вопрос. — Отмечаю спокойно, но внутренности дрожат от того, как хочется к нему прижаться и разреветься, чтобы это состояние спящего вулкана наконец прошло.
— Я все знаю, — прохрипел он, указывая глазами на стул, который стоял около кровати, — спросил у медсестры. Она рассказала.
Смотрит на меня пристально, а я медленно выдыхаю, проходя к стулу и аккуратно на него опускаясь. Слова застревают в горле, поэтому делаю то, что хоть немного поможет успокоиться, тяну руку к руке Макса, и он тут же ее сжимает, поглаживая большим пальцем.
— Прости. Я виноват… — Произносит, глядя прямо в глаза, но я начинаю отрицательно качать головой. — Нужно было ехать одному.
— Ты не виноват. — Проглатываю противный комок в горле, который так сильно давит, что я шумно выдыхаю и провожу свободной рукой по щекам, смахивая слезы. — Не уверена, но…
Начинаю, но замолкаю, не зная, стоит ли говорить сейчас о столкновении с Орловым, или этой в данный момент совсем не уместно. Круглов видит мое замешательство и просит рассказать, что произошло. Хмурится и закрывает глаза, слыша о Саше и его угрозах.
— У тебя телефон с собой? — Произносит серьезно, приподнимаясь и принимая сидячее положение.
— Да, зачем тебе? — Достаю из кармана сотовый и протягиваю ему.
— Олегу позвоню.
Пока Максим набирает номер, в палату заходит медсестра и устраивает разбор полетов, потому что пациенту нельзя перенапрягать зрение и контактировать
Оказавшись за дверью, снова погружаюсь в мысли о Богданове, только к нему сейчас не пускают, что добавляет горечи к потерянному состоянию. Стою около палаты Макса и кусаю губы, желая вновь ощутить его руку в своей. Так много хочется сказать в это мгновение, но меня культурно выпроваживают. Пациент должен набираться сил, к тому же впереди процедуры.
Иду по коридору, смотря на номер Янкевича. Максим сказал позвонить ему и встретиться. Олег может узнать подробности аварии. Круглов не помнит, что было после удара, но уверен, что все не просто так. Тормоза не сработали, машину занесло, и она вылетела на встречку.
От картинок, которые рисовало мое воображение, становилось плохо. Я даже остановилась у кулера и набрала себе воды, глотая ее, будто не пила несколько суток. Руки дрожали, и я присела на стул, решая, как поступить дальше. На занятия в таком состоянии я точно не пойду. Набрала номер Янкевича, но там послушались длинные гудки. Он не ответил.
Повертела телефон в руках, смотря на выход, где появились приемные родители Богданова. С ними я не находила общего языка, потому что они были против общения с богатенькими детками. Еле поборола желание подойти к ним. Что это изменит? Меня точно не пустят к нему раньше времени.
Как же противно от того, что ты не в силах ничего изменить…
Если бы я не рассказала Максиму о том, как надо мной когда-то поиздевался Орлов, то все могло сложиться иначе. Не было бы драки, и таких последствий…
Вина и обида давила на легкие и не давали дышать полной грудью.
Я выскочила из больницы, натягивая на себя куртку. Забралась в автобус, на котором доехала до двухэтажного строения, где жили приемные дедушка и бабушка Степы. Он за ними ухаживал, пока родители алкоголики радовались жизни, покупая очередную бутылку. В этом районе я была всего пару раз. Заходили на чай. Анна Владимировна открыла мне дверь, и я увидела, как сильно ударило по ней горе.
Блестящие глаза стали блеклыми, а веки припухли от слез. Она обняла меня прямо с порога. Не выдержали обе. Долго стояли, после чего Анна Владимировна отстранилась и повела меня в кухню. Квартирка у них была небольшая. Двушка, одна комната принадлежала Степе, и я остановилась, проходя мимо приоткрытой двери.
— Зайди, если хочешь, — Анна Владимировна поймал мой взгляд и провела платком по глазам, шмыгая носом, — я пока приготовлю нам чай.
Она бережно провела мне по плечу и ушла. Я сделала пару шагов и легонько толкнула дверь, рассматривая обстановку. В последний раз все было иначе. На стене не было большого плаката. Что-то вроде изображения будущего, которого так хотел Вольный. Ничего лишнего. Кровать, стул и стол, шкаф. Старый радиоприемник, полосатый коврик на полу, простенькие застиранные занавески.