Высший пилотаж
Шрифт:
Самый же опасный тип - это домашний "Солдатик". Его еще иногда называют "вампиром", хотя это определение к нему не подходит, так как "вампир" может быть одновременно и "донором". "Солдатик" же остается "Солдатиком", пока его не проводят в последний путь, знаменующий освобождение Света от еще одного посланца Князя Тьмы.
Почему я назвал миниатюру Одой "Солдатику"? А потому, что будучу серьезным врагом, он стимулиурует нашу жизнедеятельность, не дает возможности расслабиться, держит в постоянном напряжении.
"А нужен ли такой "Солдатик"
– спросите вы меня.
– Нельзя ли послать его к чертям собачьим?".
Наверное, можно, хотя я бы советовал людям, решившим действительно испытать себя, не избегать "Солдатика". Не сближаться с ним, но и не избегать. Высшее искусство состоит как раз в том, чтобы нейтрализовть "Солдатика", а для него это верная гибель.
Сумеете сделать это - обыграете самого старика Ницше, который советовал "волевым" подталкивать к пропасти нас, добрых, и потому "безвольных".
"Подтолкни к пропасти слабого!".
Не выйдет, господин хороший! Потому что мы читаем Оду "Солдатику", мы его славим, а значит, мы его не боимся. Мы смеемся над ним, а не Вы ли, автор "Проклятия христианству", мечтали уйти, "смеясь, в могилу"?
Вот и "Солдатики" пущай прыгают в нее вслед за Вами, но на их лице будет гримаса безумной боли от недоделанных гадостей на этой, пока еще их, земле.
А мы, живые и здоровые, уж точно посмеемся и, не вступая в ближний бой, расправимся со всеми другими "Солдатиками".
ОДИНОКИЙ ВОЛК
(Посвящается глубокоуважаемому Владимиру Алексеевичу Волку, гениальному художнику и замечательному человеку.)
Знаменитый одинокий художник Волк вооружился мольбертом, красками и вышел на охоту. Он примостился у продуктового магазина и начал ваять двух обалдуев с радиорубки американской парфюмерной фабрики "Свобода", зарекомендовавших себя в качестве редких дегенератов и отъявленных врагов Новой Великой России. За спиной Волка привычно образовывалась толпа. Он продожал малевать, делая через каждые десять минут небольшой перерыв, чтобы пропустить тридцать капель самогонки.
Волк гнал ее из табуретки, позаимствованной с лоджии соседа Илюхи, стойкого защитника белорусской демократии и ее Верховного Дровосека. Илюха, обнаружив пропажу, жутко обрадовался, так как эту самую табуретку он, в свою очередь, уволок у закадычного другана Карюхи, тайного агента израильского "Мосгаззада". Карюха же стыбрил ее у грузино-абхазо-осетинского раздельщика Алана, а тот у видного российского прогнозиста Василиуса. Ну, а Василиусу табуретка досталась от самого Верховного Чародея России в качестве высшей государственной награды за благоприятные перспективы удвоения ВВП за сто лет в два раза.
Обалдуи Волка постепенно приобретали форму пингвинов, разевающих пасть. Они смотрели друг на друга и вопрошали: "Ты что-нибудь понимаешь? Нет? Вот и я ни хрена не понимаю!". Обалдуи упирались своими омерзительными антироссийскими харями в решетчатое окно полуподвального помещения Рыцарства Плаща и Кинжала в Большом Лубковском переулке
Толпа, тем временем, оборачивалась в пикет пенсионеров, безмолвно негодующих против повышения пенсионного возраста до 105 лет.
(Государева Думка обосновывала, что коли россиянин не способен дотянуть до ста пяти годков, то он не заслуживает ни пенсии, ни чести быть погребенным по православному обычаю. В таком случае его тело подлежит прилюдному расчленению на Красной площади, на Лобном месте, возле Царевых покоев, а потомки непутевого лишаются права на зачатие и запитие.)
Бабулька с рулоном туалетной бумаги под мышкой и батоном "Недорезанного Подмосковья" промеж ног прошептала деду с пузырем "Жириновки".
– Чой-то, Микола, у нашего Волка хризантема какая-то сегодня выходит.
Дед откупорил "лидера ЛДПР", хорошенько приложился к нему, занюхал засаленным рукавом фальшивого генеральского бушлата и веско заметил.
– Да ты, карга старая, не понимаешь ни бельмеса. Енто он малюет депутгадов Государевой Думки. А те только и могют, что варежку разевать за наш счет. Вот наш Гексоген (в смысле "Гоген") и предупреждает этих нехристей: "Тюрьма по вам плачет!". Видишь окно с решеткой?
Бабка при упоминании о депутгадах высморкалась на тротуар, сплюнула и угодила точно в распахнутую глотку "Жирика". Она ахнула и хотела дать деру, но дед Микола схватил ее за грудки и ласково прорычал.
– Ну, вот, Кузьминична, таперича не отвертишься! Пошли-каси за гаражи, а то в суд подам за порчу чужого имущества.
И потащил несговорчивую подругу к автостяонке. Толпа гневно зашушукала на отщепенцев и продолжила молча внимать величайшему художественному действу. Одинокий Волк, между тем, размышлял: "Куда присобачить к этим двум обалдуям микрофоны? На радиорубке должны же быть микрофоны". Толпа терпеливо ждала исторического решения. Вдруг кто-то пробасил.
– Повесь, Волк, микрофоны над этими уродами. Пущай они их не видят. Нехай думают, что их бубнеж не слышен. А ребятам в окошке с Большого Лубковского все слышно оч-чень хорошо.
Волк последовал совету бывалого матроса Димона, с которым он любил пропустить рюмку-другую-десятую "табуретовки" под копченую курочку да селедочку под "полушубком", и сделал решающий мазок.
Толпа восторженно ахнула. Раздался шквал аплодисментов. Егорыч с третьего подъезда не сдержался и выпустил пар на всю Флотскую улицу. Мостовую заволокло дымом. Движение встало. Толпа зажала носы.
Одинокий Волк накатил тридцать капель и начал было собирать охотничьи доспехи, как вдруг из толпы за его спиной кто-то скромно кашлянул. Волк обернулся и ... мама родная! Это был дух великого Венички Ерофеева, его лучшего камарада, проживавшего в доме напротив. Волк сразу узнал друга по зависшей в воздухе "Охотничьей настойке".