Выстрел в Опере

Лузина Лада

…и трамваем из повести Куприна.

Впрочем, на этот булгаковско-купринский вопрос Маша знала ответ.

Ей никогда не нравилась версия Мирона Петровского!

Уже потому, что в книге «Мастер и Город» Булгаков, хоть и в крайне вежливой форме, с расшаркиваниями, обвинялся в плагиате.

— Еще в 2001 году один литературовед написал, что повесть Куприна «Звезда Соломона» по фабуле подозрительно напоминает первые главы «Мастера и Маргариты», — сказала Маша. — Все начинается с того, что к главному герою приходит дьявол

или черт…

— Воланд? — откликнулась с заднего сиденья Чуб.

— Мефодий Исаевич Тоффель. То есть Мефистофель, как в «Фаусте». А оканчивается все смертью под колесами трамвая, которую видит главный герой, запутанный дьяволом.

— Так Булгаков тоже обокрал Куприна? — беспардонно обвинила Машиного любимца Землепотрясная. — Бедный Куприн, все у него воруют! Один записку. Другой трамвай и сатану. Поэтому ты сказала, что три наши трамвая — один? Куприн увидел его и описал, а Булгаков прочитал и украл?

— Это еще не доказано! — подняла лозунг студентка.

Не было, не было у Мирона Петровского никаких доказательств булгаковской вины.

Никто из окруженья писателя — ни братья, ни сестры, ни друзья, ни коллеги, ни одна из трех его жен, ни дневник самого Михал Афанасьевича — не оставил свидетельств, что автор «Мастера и Маргариты» когда-нибудь держал в руках повесть автора «Звезды Соломона».

И вся мироно-петровская версия базировалась лишь на явном их сходстве и предположении: Булгаков мог прочитать!

Мог. И что из того?

Маша вон тоже могла, но не читала. И Катя могла. И Даша. (И вы, мой читатель, также имели возможность, но, подозреваю, вряд ли воспользовались ею.)

А значит, из того, что Михал Афанасьевич теоретически мог, не следует ничего ровным счетом!

Это предположение. И ни один уважающий себя ученый не станет выдавать предположение за доказанный факт.

Не пойман — не вор! Ни трамвай, ни сатана-мефистофель не являются ничьей авторской собственностью. О них вправе писать кто угодно!

Но почему-то написали двое… два писателя из Киева.

— Действие повести Куприна происходит в городе N, где есть Александровская улица, Караваевы дачи, — сказала вслух Ковалева.

— Короче, в Киеве, — упростила Чуб. — Тогда, пожалуй, булгаковский трамвай можно условно считать нашим. Хоть он и задавил Берлиоза в Москве. Но спер-то он его из киевской повести!

— И «Голгофа», — сказала Маша, — на которой казнен булгаковский Христос Иешуа Га-Ноцри, тоже из Киева. Она стояла на Владимирской горке, рядом со второй Лысой Горой. И в романе «Мастер и Маргарита» Иешуа тоже принимает смерть на Лысой горе.

Она замолчала.

«Голгофа» стояла на Михайловско-Владимирской горке, у подножья которой лежала Царская площадь, по которой бежал булгаковский трамвай…

Раньше Маша никогда не замечала, насколько «Мастер и Маргарита» киевский роман.

Москва была только сценой, подобной сцене МХАТа, где в 20-х

годах, срывая аншлаги, разыгрывалась сугубо киевская пьеса «Дни Турбиных» — о киевской революции.

— И Берлиоз из Киева. И Воланд тем более наш, — развила приглянувшуюся собственническую идею певица.

— Нет, — возразила Маша. — Демон сказал, Миша, как и Миша Врубель, не видел в нем демона. Врубель написал своего «Демона» с женщины, которую любил. А Булгаков Воланда…

— Тупо содрал у Куприна! Я только так и не поняла, при чем тут революция?

— А я так и не поняла, при чем тут я, — сказала Катя. — Но если это я, почему меня называют «змеей»?

— Потому что характер у тебя соответствующий, — охотно разъяснила ей Даша.

— Змеей не страшно, — отчужденно ответила Маша. — Сила Киевиц — сила Земли. Сила природы, сила Огненного змея, которого слепые сочли Сатаной и которого Киевица Марина заковала ради равновесия сил, а наша Кылына пыталась освободить на Купалу.

— Освободила, — исправила Чуб. — Но мы всех спасли.

— В заговоре сказано «змея-Катерина и две сестры ее». — Вид у «змеи» был крайне мрачный. — Получается, — сказала Катя, — тот, кто писал этот заговор, знал: пророчество сбудется. В Киев третий раз придут Трое. И одной из этих Трех буду я — Катерина?

— Предположительно ты, — присовокупила историчка. — О чем он предположительно знал. Имя может быть совпадением. И смерть твоей прапрабабушки под трамваем тоже может быть совпадением. И схожесть двух произведений может быть совпадением.

— А мой дедушка Чуб утверждал, что три совпадения подряд совпадениями быть не могут! — заспорила Даша. — А у нас как раз три трамвая… Четыре. Или один? Я запуталась!

Маша посмотрела в окно.

Справа проплывал оперный театр, в девичестве — Городской.

Театр, в котором Митя Богров убил Столыпина и 50 миллионов людей.

Театр, в котором Миша Булгаков смотрел оперу «Фауст» 41 раз.

И Куприн мог посмотреть ее.

А мог и не посмотреть…

Но, как бы там ни было, он точно знал о Мефистофеле, ставшем в «Звезде Соломона» Мефодием Тоффелем.

И Булгаков, взявший имя Voland из «Фауста» Гете, где сам Мефистофель представляется «дворянином Воландом», знал о нем точно.

И не трудно предположить, что история о нечистом, явившемся доктору Фаусту (записанная в 1536 издателем Шписом, переписанная в 1598 богословом Кайе, в 1674 — врачом Пфитцером, обессмерченная в 1832-м великим Гете и воспетая в 1860 году в опере Гуно), и вдохновила двух литераторов написать произведения о Сатане.

Вот только трамвай в этой средневековой истории, развернувшейся в Германии у подошв Лысой Горы Броккен, не фигурировал. Первый в России трамвай курсировал по Киеву, по Александровскому спуску, лежащему у подошв второй Лысой Горы. И в момент его появленья трамвай сочли очередной сатанинской машиной.