Выученные уроки

loveadubdub

Но если все, что говорит мама, правда, то как вообще возможно, чтобы Скорпиус вырос в этой семье и не верил в те же вещи? Я уверена, его учили смотреть свысока на всех нечистокровных, таких как я, всю его жизнь, так как же возможно, что он во все это не верит? Мне от этого тошно. А я не хочу, чтобы мне было тошно хоть от чего-то, что касается Скорпиуса, потому что он мне слишком нравится, и, кроме Ала, он мой единственный настоящий друг теперь. Он больше чем друг, что делает все еще сложнее. У меня никогда раньше не было

парня, который сделал бы для меня абсолютно все. У меня не было парня, которому бы я так верила, как верю Скорпиусу. На самом деле, я никому не верю так, как ему, кроме Ала, конечно, потому что он исключение из любого моего правила, потому что он самый близкий мне человек за всю мою жизнь с самого дня моего рождения.

Я разрешила Алу прочитать письмо мамы, и он был так же удивлен, как и я. Его родители никогда не говорили ему больше, чем мои — мне. Он спросил, что я собираюсь делать, и я даже не стала переспрашивать, что он имеет в виду. Он говорил о Скорпиусе. Ему не нравится Скорпиус, и он не делает из этого секрета. Я действительно не понимаю, почему они не ладят, и я не скажу, что они ссорятся или грубы друг с другом. Они просто друг другу не нравятся, но оба стараются это как можно сильнее скрыть, ради меня, думаю (или надеюсь).

Я не знаю, что делать со Скорпиусом. Я не думаю, что вправе рассказывать ему о его семье, но мне интересно, как много он знает. Он сказал мне, что не знал, что его отец был Пожирателем Смерти, пока не пошел в Хогвартс, так знает ли он, что его дед пытался убить мою тетю, и что мою мать чуть не запытали до смерти в доме его деда? Конечно, он знает, что Люциус жесток и предвзят (по крайней мере, должен бы знать, судя по письму, что он получил), но знает ли он насколько? И что он сделает, когда узнает?

Мы не говорили об этом. Я не упоминала о письме моей мамы, и мы не говорили о письме его деда. Нам намного удобнее представлять, что этого не было. По крайней мере, пока мы в школе, мы далеко от наших семей (кроме моих кузенов, конечно), так что мы делаем вид, что наших фамилий и вражды наших семей не существует. Мы можем притворяться, что наши родители не сражались друг против друга на войне, или, что они вообще друг друга знали.

Но, конечно, я думаю, что лучше бы столкнулась с Люциусом Малфоем, чем с половиной всех этих людей, что теперь поливают меня дерьмом, прямо глядя мне в лицо.

Я не понимаю этого. Я не знаю, почему людям так нахер интересно, что я делаю. Мне нравится Скорпиус, и мне насрать, кто об этом знает (ну да, все знают, но все равно). Но мне не слишком радостно, когда люди мне говорят грубые вещи о нем и тем самым задевают меня. Я признаю, он не самый популярный в школе, но это просто потому, что он застенчивый и не хочет себя выставлять напоказ. Он тихий, из-за чего, думаю, многие считают, что он странный (ладно, признаю, я сама так считала), но он хороший, и действительно забавный, и совсем

не странный, когда вы его получше узнаете. И к тому же он по-настоящему симпатичный, и это, кажется, единственная хорошая вещь, которую хоть кто-нибудь может о нем сказать.

И, конечно, мы в глубочайшем дерьме, потому что все на свете видели нас на первой странице газеты.

Хорошо, конечно, что нам больше не приходится волноваться о том, что люди узнают. Мы можем сидеть вместе на уроках и обеде, и это теперь совсем как настоящие отношения. Конечно, есть и кое-какие сложности. Потому что теперь я зову его своим парнем, и это его немного пугает. У него никогда не было девушки кроме меня, и я не думаю, что он знает, как с этим себя следует вести. Но, думаю, у нас все в порядке.

Когда я поймала его за обедом, он потный и очень грязный. Он выглядит так, будто ему как следует надрали задницу на квиддичном поле, и, судя по его плохому настроению, так и есть.

— Это отвратительно, ты знаешь? — спросила я, кивая на его запачканную одежду, когда он садится напротив меня.

— Я думаю, Эймерс пытается нас убить, — мрачно сказал он. — Я голоден.

Он начал наполнять тарелку едой, и я смотрю на него, думая о предстоящем матче и о том, как это должно быть важно.

— На твоем месте я бы побоялась сидеть здесь, — сказала я, глядя на других гриффиндорцев. — Уверена, это какой-то грех для обеих сторон.

Скорпиус ничего не сказал. Он продолжал смотреть вниз и есть.

— Джеймс завтра вернется. Так что у него будет пара дней, чтобы попытаться убить гриффиндорскую команду.

На это Скорпиус отвечает. Он поднимает глаза и странно смотрит на меня:

— Он не будет играть.

— Что? — покачала я головой, совершенно растерянная. — Кто это сказал?

— Все говорят, — он тоже растерян. — Они уже нашли замену. Ты не знала?

— Нет! — я не верю своим ушам. — Джеймс не знает этого!

Скорпиус хмурится:

— Ну, это правда.

— Но его ноги и рука уже полностью залечены. Только его голова еще немного…

— Роуз, — он серьезно посмотрел на меня, — они не позволят ему играть. В Святом Мунго сказали, что он не сможет.

— Но никто не сказал об этом Джеймсу, — заспорила я, глядя на Ала, чтобы проверить, знает ли он об этом. Я не понимаю, как я могла это пропустить.

— Ну, его родители знают, — ответил Скорпиус, и у меня ощущение, что эту историю уже много раз перетерли в слизеринской раздевалке. — Это его отец сказал Лонгботтому искать замену.

Я в шоке, буквально в шоке. Я уверена, у меня челюсть отвисла.

— Джеймс просто умрет от бешенства.

И тогда Скорпиус будто пожал плечом.

— Нам же лучше.

Мой шок тут же превратился в гнев и раздражение.

— Ты спятил? — недоверчиво спросила я. — Это мой гребаный кузен, ты ведь это знаешь, так?