Выученные уроки

loveadubdub

Профессор Лонгботтом решает, что сказал слишком многое, так что останавливается и велит нам вернуться к учебе. Он внимательно смотрит на Джеймса, словно знает, что тот задумывает что-то бунтарское, но тот лишь одаривает его этой своей тупой улыбкой, которая каким-то образом выходит совершенно невинной, и учитель на это покупается, несмотря на то, что он знает Джеймса с рождения и на него это не должно оказывать такого очаровывающего эффекта, как на остальных учителей в этой школе. Он оставляет нас, и Большой Зал погружается в гул — болтовня

о предстоящей забастовке против ПАУК и обсуждение того, что рассказал Лонгботтом.

Я пытаюсь все это игнорировать и возвращаюсь к Древним Рунам.

Позже, когда нас, наконец, отпустили, я иду вместе с Джеймсом по коридору, чтобы приготовиться к ужину. Я специально долго возилась с упаковыванием своих вещей, чтобы он дождался меня без своих друзей, которые выскочили из зала в ту же секунду, как часы отбили четыре. В любом случае, он терпеливо меня дожидается и даже предлагает понести мою сумку. Я ненавижу, когда он так делает, но это обычное дело, что он превращается в идеального джентльмена, как только его друзья пропадают из поля зрения. Хотела бы, чтобы это меня беспокоило больше, чем оно есть.

— Что с тобой? — спрашивает он, и я держу голову, смотря прямо перед собой, так что мне не приходится встречаться с ним взглядом. Так намного легче злиться на него, если я не буду на него смотреть.

— Ничего, — я знаю, что голос меня предает, и слышу, что ненамеренная сжатость моего ответа получается сама по себе, без каких-либо стараний.

— Что-то не так, — тихо говорит он, и я знаю, что он делает. Он знает, что я не слишком довольна его великим планом, и он будет изо всех сил играть в глупость и невинность, пытаясь заставить меня забыть, что именно испортило мне настроение.

Это не сработает.

— Что-то не так, — я остановилась, и ему пришлось отстраниться, чтобы не врезаться в меня, — с тобой.

Он выглядит изумленным, и, похоже, он не ожидал, что я вот так просто это скажу, но ему не надо было спрашивать, если он не хочет слышать правду.

— Что я сделал?

Я закатила глаза и, наконец, посмотрела на него в твердой решимости не позволить его глазам или чему-либо еще меня отвлечь.

— О, нет, ничего, — с сарказмом ответила я. — Ты всего-навсего умудрился уговорить практически весь наш курс на забастовку против самых важных экзаменов в нашей жизни.

— Так ты злишься на меня за это?

Я не сдержалась. Я в прямом смысле топнула ногой. Как двухлетний ребенок. Но я не могу сдерживаться. Он сводит меня с ума.

— Джеймс, ты серьезно так сильно ударился головой, что теперь стал абсолютно тупым?

Мимо нас проходит группа четверокурсников, и они чуть шеи не ломают, разворачиваясь, чтобы посмотреть. Джеймс это тоже замечает, поэтому он хватает мою руку и втягивает меня в ближайший пустой класс, где мы, вероятно, поссоримся наедине. В ту же секунду, как мы скрываемся от глаз толпы из коридора, я выдергиваю руку и скрещиваю их на груди.

— Нет, —

ровно говорит он, закрывая дверь и оборачиваясь. — Я не тупой, — он выглядит раздраженным, и я понимаю, что задела больное место.

Мне плевать, если и так.

— Ну, тогда ты хорошо это скрываешь!

— То, что я не хожу тут, уперевшись носом в книгу все чертово время, не значит, что я тупой.

— Что это должно означать? — требую я. — Ты хочешь меня в чем-то упрекнуть?

— С тех пор, как я вернулся из больницы, ты мне и двух слов не сказала! Каждый раз, когда я хочу провести время с тобой, ты отговариваешься учебой!

— Это не отговорка! — выкрикиваю я. — ПАУК очень важны, Джеймс. И вообще, Джеймс, это гребаная ложь, потому что я много времени провожу с тобой!

— Да, во сне!

— Ну, уж прости меня, что я устаю, потому что мне не наплевать на мое будущее, и я действительно готовлюсь к экзаменам вместо того, чтобы разрабатывать идиотские планы, как их избежать. И раз уж я была не такой страстной с тобой, то, может, подумаешь о том, как ты себя вел с тех пор, как выписался.

— Что это значит?

Я закатываю глаза:

— Ты ходил все время мрачный. И это ты не мог найти времени поговорить, потому что тебе нужно было поныть о квиддиче, будто это самая важная вещь на всей гребаной земле!

— Это так и есть!

Несколько секунд проходят в тишине, потому что не думаю, что я ожидала такого ответа. Он выглядит так, будто хочет почувствовать себя виноватым, потому что его лицо заливается неловким румянцем. Я чувствую себя идиоткой, потому что как-то уговорила себя, что я могла быть важна, а он сейчас просто признался в обратном.

— Ну что ж, отлично, — я сглатываю, чтобы вернуть себе голос, когда, наконец, снова решаю заговорить.

— Кейт…

Я качаю головой и обрываю его.

— Отлично.

Он недовольно стонет:

— Ты не понимаешь.

Я лишь качаю головой:

— Да, наверное, потому что я не могу представить, чтобы спорт был самым важным в моей жизни. Но если это так для тебя, то отлично.

— Ты не понимаешь, потому что ты умная, — продолжает он, полностью меня проигнорировав. — Ты можешь быть кем угодно, потому что ты умная, и люди будут драться за тебя, когда ты закончишь школу.

Я закатываю глаза. Сколько в нем дряни.

— Это просто дерьмо собачье! Если и есть кто-то, кто может иметь все, то это ты, и ты это знаешь.

— О да, потому что для меня это так легко, — саркастически отвечает он. — Просто произнеси имя «Поттер», и получишь все, что хочешь, да?

— Именно так!

Джеймс выглядит по-настоящему злым. Похоже, я задела больное место.

— Ты не понимаешь! — обвиняет он, и его голос опасно повышается. — Ты понятия не имеешь, какой это прессинг, постоянно жить в тени! И каждый раз, когда ты что-то получаешь, люди говорят, что ты получил это только из-за того, кто твой отец!