Выученные уроки
Шрифт:
— Извини, — Скорпиус хмурится и обиженно смотрит на меня. — Я не знал, что вы с ним лучшие друзья.
— Не в этом дело, так? — выкрикиваю я. Несколько человек оборачиваются и смотрят на нас, так что я понижаю голос до шипения. — Дело в том, что это моя семья, а тебе явно на это насрать. Ты так зациклен на каком-то тупом квиддичном матче!
— Почему ты кричишь на меня? — обороняясь, спрашивает он.
— А что, похоже на то, что я кричу? — рявкаю я, мой голос напоминает злобное шипение.
С чего бы ему беспокоиться? Всего лишь одним Поттером меньше, чтобы
— Но я не имел в виду…
— Забудь, — выплевываю я, злобно скрестив руки на груди.
— Но…
— Я сказала, забудь! — не знаю, почему мое настроение так быстро меняется, потому что резкая смена настроения — это вроде как прерогатива Скорпиуса. И мне жаль, что я обвинила его, пусть даже и в мыслях, но я в то же время и зла, и это так трудно.
— Роуз, прости ме…
Хватит этих гребаных извинений.
— Мне надо учиться, — быстро говорю я, поднимаясь над своей полуполной тарелкой.
— Я думал, мы будем заниматься вместе?
Я качаю головой.
— Нет. Не сегодня. Мне нужно поучиться самой, — я хватаю сумку с пустого места рядом со мной. — Тебе лучше пересесть за слизеринский стол.
Скорпиус смотрит на меня так, будто я убила его щенка. Я почувствовала себя виноватой. Правда. Но я не хочу быть рядом с ним сейчас. Не знаю почему.
— Ну, — нервно сказала я, пытаясь сохранять свое лицо невозмутимым, — увидимся завтра.
Он просто смотрит на меня и ничего не говорит. Дальше за столом я вижу Элизабет и Меган, которые склонились друг к другу, разглядывая нас. Я могу только представить, что они говорят.
Я ухожу и иду прямо в Гриффиндор.
Я поверить не могу, что провела пятнадцать лет, умоляя рассказать мне о прошлом моих родителей, чтобы понять, что это не то, что я хочу знать.
========== Глава 44. Ал. Все есть так, как есть ==========
Если б я поспорил с кем-то, я бы сказал, что только две вещи на свете хоть немного волнуют моего брата.
Девчонки и квиддич.
Учитывая его внезапную моногамию, я бы поставил на то, что квиддич стал ему еще важнее, чем раньше. Если об этом подумать, с квиддича все и началось, вся эта ссора между нами. Если б я сказал, что не обижен, или что я пережил это, я бы солгал. Но я уже не так расстроен, как был, потому что, во-первых, Челси действительно оказалась очень хорошим Ловцом. Я не знаю, лучше ли она меня (она побила меня в тот единственный раз, когда мы играли друг против друга), но она точно не ужасна. Она, наверное, очень хорошее приобретение для команды. Но все равно хреново, потому что и для меня квиддич был единственным, что я любил, тоже.
Но Джеймс перевел увлечение квиддичем на совершенно новый уровень. Он практически измотал команду тренировками, и тренировками, и тренировками в течение года. У них больше нет времени ни на что другое, так что неудивительно, что у них всех ужасные отметки в этом году. Но может им плевать. Джеймсу точно плевать. Зачем ему хорошие оценки, когда все его будущее обеспечит гипотетический квиддичный контракт профессионала.
Или нет.
Папа,
И они были правы, насчет слетания с катушек, по крайней мере.
Мы с Джеймсом не говорили на самом деле с тех пор, как он в больнице. У нас будто негласное соглашение — не быть друг к другу полными ублюдками, но мы не стали лучшими друзьями. Мы как будто просто избегаем друг друга. Я был рад, что он в порядке, но не мог заговорить с ним, чтобы произнести большую речь с извинениями, которую придумал в своей голове, пока он был без сознания. Было слишком странно.
Я оказался в Мунго в тот день, когда папа ему, наконец, сказал. Это было за день до выписки, и мама хотела, чтобы мы с Лили забрали некоторые его вещи и отвезли в Хогвартс. Мы вообще-то были наверху в столовой, чтобы перекусить, когда ему объявляли новости. Когда мы вернулись вниз, Джеймс был уже на ногах и орал во все горло, что все хотят сломать ему жизнь.
— Вы не можете запретить мне играть! — кричал он, полностью проигнорировав то, что мы вошли в комнату. — Я взрослый и могу делать все, что хочу!
— Целители не подпишут твой допуск к игре, — спокойно сказал папа. Определенно, он подготовился к неизбежной драке. Лили выглядела растерянной, и я не удивлен, учитывая, что я узнал все детали прежде самого Джеймса.
— В жопу целителей, — Джеймс тоже не шутил. Он выглядел просто спятившим, и его глаза были огромными и серьезными. — Я должен играть!
— Ты снова можешь покалечиться. На этот раз хуже.
— Я уже почти умер, не знаю, что может быть хуже!
— Джеймс, — вступила мама, используя свой тон «постарайся-хоть-раз-подумать». — Твоя голова не полностью залечена.
— Ну, не знаю, в какой квиддич ты играла, мама, но я что-то не помню, чтобы мне хоть раз приходилось рулить метлою головой.
Она его проигнорировала:
— И твои кости еще слишком хрупкие.
Кто-то должен был ей подсказать, что говорить восемнадцатилетнему парню, что его самого или какую-нибудь его часть можно описать словом «хрупкий» — не самая верная тактика. Джеймс уставился на нее так, словно она спятила.
— Мои кости не нахер «хрупкие», господа ради, мама!
— Если больница не подпишет разрешение на игру, школа не допустит тебя, — ответила она, и ее тон был резче и раздраженнее. — И на этом все.
— Это последний матч! — спорил он, полностью игнорируя все ее попытки заткнуть его. — Это Кубок! И скауты придут туда!
— Мне жаль, Джеймс, но здесь уже ничего нельзя сделать, — снова вступил папа, потому что мама была уже на взводе.
— Ох, да это чертова ложь, и ты это знаешь! Ты всегда можешь что-то сделать, — прорычал Джеймс, и папа громко вздохнул, что еще больше разъярило Джеймса. — Это все мое будущее!