Выученные уроки
Шрифт:
Конечно, теперь она совершенно несчастна, это видно. Она ходит повсюду подавленная, и совершенно очевидно, что она совсем не так счастлива вопреки ожиданиям о возвращении в школу. Джеймс ее игнорирует, насколько я понимаю. Он теперь не отличает ее от других, как было и раньше, что, наверное, особенно ее уязвляет, учитывая факт, что она поверила всему, что он ей наболтал, чтобы затащить в постель.
Но ей следовало знать.
Я не понимаю, как кто-то в этой школе может верить тому, что говорит мой брат, иначе это не задевало бы их чувства. Джеймс — лжец. Он лжет и мошенничает, и сделает что угодно, чтобы добыть, что он хочет.
Он чистое зло.
Жаль, что Меган пришлось узнать это плохим способом.
Она не говорит так много, как всегда, когда мы идем на наше обычное вторничное дежурство. Конечно, я тоже молчу, большей частью потому, что боюсь того, что могу сказать. Она как всегда подавлена и, похоже, даже не обращает внимания на то, что мы делаем. Да и я тоже, конечно, но это не слишком отличается от того, как мы обычно это проводим. Оба мы хреновы в том, что касается префектства, и очень на многое смотрим сквозь пальцы. Полагаю, потому, что никто из нас не был особо вдохновлен новыми обязанностями, когда мы только приступили. Мы определенно не жаждущие внимания подлизы, как большинство префектов в этой школе.
Я не могу не чувствовать к ней жалость, несмотря на то, что она вроде как разбила мне сердце. Я знаю, как идиотски это звучит, но это правда. Мне никогда никто не нравился так, как она, и она этого даже не знает. И точно не разделяет мои чувства. Если бы хоть чуть-чуть разделяла, ни за что не попалась бы на идиотские фокусы моего брата.
Мы не болтаем о том, о сем, чтобы отвлечься от прогулок по коридорам. Время от времени один из нас что-то говорит или комментирует, но на это следует односложный ответ. Это неловко и раздражает. И, конечно, это полностью вина Джеймса.
Наконец, после часа напряженной тишины, которая преследовала нас через весь замок, мы идем в сторону башни Гриффиндора. Мы идем медленно, и я не понимаю, почему не могу заставить свои ноги двигаться быстрее.
— Ты злишься на меня? — голос Меган звучит напряженно и немного, наверное, даже нервно, когда она задает мне этот вопрос. Она ведет пальцами по стене, пока мы идем, очерчивая невидимые линии на камнях.
Я не знаю, что сказать. Не знаю, или рассказать ей правду и признать, что да, вообще-то я несколько зол, или я должен притвориться, что не понимаю, о чем она, и пожать плечами.
На самом деле, я даже не знаю, действительно ли на нее зол. Я определенно зол из-за этой ситуации. Может быть злее, чем был когда-либо в своей жизни. Но направлено ли это на нее? Не знаю. Я думаю, что, скорее всего, я больше зол на своего брата. Это его следует винить, в этом нет сомнений.
В конце концов, я решил не говорить все это вслух, так что просто пожал плечами и ничего не сказал. Лестница перед нами, казалось, тянулась в бесконечность, и я спросил себя, что может, мы пришли не к той лестнице, что они сдвинулись, и эта ведет на Астрономическую башню или в другую высокую точку.
Меган, впрочем, приняла мое молчание за какой-то знак, потому что она не хочет это оставлять:
— Он тебе
Прикинься идиотом. Я избегаю ее взгляда и снова пожимаю плечами.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Джеймс, — говорит она твердо, в ее голосе больше нет неуверенности. — Он рассказал тебе о нас, верно?
Я глотаю слова, которые на самом деле хочу сказать, и пытаюсь сохранить выражение лица таким невозмутимым, как только возможно. Не хочу, чтобы она увидела или заметила что-то, что может не так понять и сделать выводы. Я лишь снова пожимаю плечами и говорю:
— Это не мое дело.
Я слышу звук, похожий на раздраженный вздох, и не могу не взглянуть на нее. Она выглядит несчастной, и я почти чувствую к ней капельку жалости. Но затем я вспоминаю, что она разбила мне сердце, и оставляю это.
— Он не говорит со мной, знаешь, — многозначительно сказала она. — Он совершенно меня игнорирует.
Я продолжаю идти, заставляя одну ступню обходить другую со ступени на ступень нескончаемой лестницы.
— Как будто он даже не помнит.
Хочу, чтобы она перестала говорить. Я начинаю раздражаться и, наконец, выдавливаю равнодушные слова:
— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Меган, — резко сказал я. — Он со всеми девчонками себя так ведет.
Она не отвечает сразу. Я, наверное, ранил ее чувства, и я это знаю. Но я не знаю, чего она от меня хочет. Ждет ли она, что я искупаю ее в жалости и начну извиняться за Джеймса? Я не сделаю этого. У меня к ней недостаточно для этого жалости, и я не буду извиняться за то, что сделал мой брат. Я и не должен. Он взрослый, он сам должен отвечать за свои действия.
Мы идем дальше. Серьезно, когда, наконец, кончится эта лестница? Наконец, Меган заговаривает, и ее голос звучит странно уверенно, это далеко не такой нервный тон, которым она говорила пятнадцать секунд назад.
— Не могу поверить, что вы родственники.
Я закатываю глаза, продолжая смотреть под ноги, и стараюсь игнорировать то, что она так хорошо пахнет, когда идет рядом со мной.
— Я тоже, — с сожалением бормочу я. Это тоже правда. Мы настолько друг другу противоположны, насколько это только возможно. Это странно и непонятно, и я каждый день удивляюсь, как вообще могло так случиться, что у нас общие родители, и мы выросли в одном доме. Если бы мы оба не проявляли признаки семейного сходства с нашими родственниками, я бы поклялся, что один из нас подкидыш.
— Ты нравишься мне намного больше.
Если бы все было нормально, ее слова заставили бы мои мысли лететь, а пульс — участиться. Но что еще она может сказать? Я никогда не спал с ней и не отказывался после этого говорить. Я никогда даже не целовал ее. Все что есть, это возможность быть ее другом, с которым она болтает и общается, но к которому совершенно равнодушна. Так что нет, ее слова меня не порадовали. Вместо этого я лишь нахмурился.
— Что он говорил обо мне?
Боже, я хочу, чтобы она просто заткнулась. Я не знаю, чего она хочет. Сомневаюсь, что правды, если только она не мазохистка. Сомневаюсь, что она хочет, чтобы я сказал ей, что он злорадствовал и дал мне почитать ее личное письмо. Сомневаюсь, что она хочет узнать, что единственная причина, по которой он с ней даже заговорил — это чтобы достать меня. Я сомневаюсь, что она хочет знать все это, поэтому мне приходится прикусить язык, чтобы сдержаться и не сказать ей все.