Вызов
Шрифт:
— Сделай это, — сказал он. — Вот, что получают плохие девочки. Это будет тебе уроком.
Когда я опустила голову, мой желудок сжался в клубок. Опустившись и свернувшись калачиком, я уткнулась носом в полную заломов потертую кожу на его лодыжке. Я позволила его шершавым, тугим шнуркам коснуться моих губ. Я глубоко вдохнула, и пьянящий аромат затопил мой мозг. Я чуть не застонала от одного запаха. Что, черт возьми, со мной не так? С каких это пор меня возбуждают такие вещи, как ботинки? Мне даже в голову не приходил такой кинк, я никогда не думала о них во время самоудовлетворения. Я прижалась
Тепло сконцентрировалось между моих ног, мое возбуждение усилилось, когда я опустила свои поцелуи ниже, к пыльной подошве его ботинка. На губах я ощущала вкус грязи, но даже это не остудило моего желания. Я прижалась лбом к его лодыжке, полностью потерявшись в этом странном мире кожи, шнурков и собственной деградации.
Внезапно что-то коснулось меня сверху, прижало голову и не позволяло подняться. Через несколько мгновений я узнала текстурированную подошву ботинка и поняла, что Мэнсон надавил другой ногой на мою голову. Я почувствовала, как он сдвинулся, и поняла, что он снова наклонился вперед, поскольку услышала его голос совсем близко:
— Используй язык. Очисть ботинок.
Я хотела умолять его: «Пожалуйста, пожалуйста, не заставляй, пожалуйста, не заставляй меня делать это, я буду хорошей, пожалуйста…». Мое сердце заколотилось, дыхание участилось, возбуждение превратилось в боль, распространившуюся по всему телу и воспламенившую все мои нервы. Я не хотела противиться ему, я просто хотела умолять. Но я не могла вымолвить ни слова, поскольку была прижата лицом к его ботинку.
Послушно высунув язык, я провела им по коже. Гладкая, приятная, почти безвкусная, если не считать того пьянящего аромата, который я вдыхала ртом. Я облизала носок ботинка, чуть выше подошвы, и провела им поверх отпечатков помады, вверх по шнуркам. Я наслаждалась каждым сантиметром. Я чувствовала себя грязно, мерзко, совершенно отвратительно…
Я чувствовала себя горящей, живой, полностью поглощенной кайфом. Я засмеялась от легкости, которую ощущала в голове. Я облизывала и тут же смеялась, с каждым разом смех становился всё сильнее. Мне так сильно хотелось прикоснуться к себе…
— Подними голову.
Вторая его нога больше не удерживала меня. Медленно и нехотя вырываясь из чудной ямы, в которую попала, я подняла голову. Все ещё стоя на коленях, я уставилась на него в ожидании.
— Хочешь пить? — Он протянул бутылку пива. У меня пересохло во рту, и я с готовностью потянулась к бутылке, но он отдернул руку. — Не-а, без рук. — Я медленно, неуверенно опустила руку. — Открой рот, ангел.
Я без колебаний повиновалась. Весь мир будто исчез, остались лишь его взгляд и голос. Он сделал глоток пива — наполнил рот, но не проглотил. Наклонился вперед… Я точно знала, что он собирался сделать. И не вздрогнула. Не отпрянула назад.
Не закрыла рот.
Он наклонился очень близко, так близко, что наши губы почти соприкоснулись. Он выплюнул всё пиво мне в рот, не проронив ни капли. Оно всё ещё было холодным и освежающим, но на вкус… на вкус оно было как Мэнсон. Я знала, что это был его вкус, я помнила его, и он вызвал дрожь удовольствия во всем моем теле. Мое возбуждение лишь усилилось, когда я проглотила это пиво.
На экране бедняга-подросток
— Так-то лучше, ангел, — сказал Мэнсон. — Если бы ты всё время была такой же послушной, мне не пришлось бы наказывать тебя.
Я была в ужасе при мысли о том, что могла оставить после себя мокрое пятно на ковре. Каждый раз, когда он упоминал «наказание», становилось только хуже. Я больше не могла это терпеть. Я была слишком возбуждена, слишком унижена, слишком в отчаянии.
— Верни мне мои стринги, — быстро проговорила я. — Пожалуйста.
Он нахмурился, всё ещё сидя, наклонившись ко мне.
— Зачем?
— Просто отдай! — прошипела я, неловко меняя положение.
— Мне нужна причина, Джесс, — спокойно сказал Мэнсон. Я сжала кулаки. Мне хотелось дать ему пощечину, поплакаться, сорваться на бесполезные, жалкие мольбы. Что он сделал со мной? Как ему удалось довести меня до такого состояния?
— Я… я… — Слова застряли у меня в горле. Я не могла сказать, мне было слишком стыдно! Но злобный голосок в моей голове вновь зашептал, подбадривая меня: «Давай же, говори, выложи ему всё. Пусть узнает, какой жалкой, отчаявшейся шлюхой ты стала».
Пальцы Мэнсона обхватили мой подбородок, заставляя меня поднять взгляд. Я не могла скрыть ни румянца, ни отчаяния в выражении лица. Он ничего не сказал, просто смотрел на меня этим темным, жутким взглядом. Он даже не приказывал, слова сами вырвались наружу.
— Я возбуждена и боюсь, что намочу ковер, ладно? — Меня прервал собственный вздох — глухой звук, полный шока и ужаса от моей храбрости. Только я не была храброй, не совсем: я была извивающейся, разгоряченной и униженной.
— Правда? — Улыбка, расплывшаяся по его лицу, только усугубила ситуацию. Раньше я не замечала, какие острые у него клыки: маленькие, но выглядящие так, будто способны проткнуть кожу. — Ох, Джесс. Бедный ангелочек. Я превратил тебя в грешницу. Ты наслаждаешься этим наказанием так сильно, что течешь. Очень мило.
Я хотела отвернуться. Но вместо этого снова начала хныкать и беспомощно смотреть на него, сжимая ноги вместе.
— Теперь я должен сделать твое наказание ещё хуже, — сказал он издевательски-грустным голосом. — Я не могу допустить, чтобы ты столь сильно наслаждалась этим. — Он похлопал себя по коленям. — Иди-ка сюда. Садись.
Мои глаза расширились. Вот он, момент, которого я так боялась и так желала. Этот тонкий голос в моей голове всё ещё злобно меня подбадривал, дразня: «Тебя накажут, тебя накажут!»
Все мои дерзкие протесты умерли, не успев вырваться из горла. Все мои мысли о том, чтобы с гордостью преодолеть эту ночь, были отброшены в сторону яркими фантазиями о том, как Мэнсон шлепает меня, как его ладонь снова и снова соприкасается с моей голой задницей, пока я не начинаю безудержно плакать под его смех.
Я не сомневалась, что именно таким будет мое наказание. Ничего другого и быть не могло, именно такое наказание давало Мэнсону возможность одновременно причинить боль, унизить и усилить возбуждение. Его широко раскрытые глаза казались яркими в тусклом свете мигающего телевизора. Его «белый» глаз, казалось, светился. В колонках заиграла нагнетающая музыка, и я забралась к Мэнсону на колени, сев к нему спиной.