Вызов
Шрифт:
На сложенном листе бумаги формата А4 написано "Гайе".
– Лежало в раковине...
Пока я ехала в машине скорой, снова и снова перечитывала предсмертную записку моего младшего брата. Нет смысла приводить ее целиком, скажу лишь, что срывалась дважды в слезы. В первый раз - когда прочла, что у Севы рак. Второй - что он сегодня стал папой... Я много раз перечитала написанное - мне казалось все ложью. Но разве перед смертью лгут?
– Может, тебе правда укольчик сделать успокаивающий?
– спросили у меня снова.
Я протянула свои порезанные руки:
– Лучше просто перебинтуйте
И что мне, Господи, что мне делать?! Я не понимаю. Знание всего легло на плечи тяжким грузом. А как же оно лежало на плечах моего бедного Севы?..
Мне сказали, что чудо, что он остался жив. Сказали, что в его организме сочетание веществ, несовместимых с кровообращением и биением сердца. Ваш брат - живой труп, сказали мне. Врач был изумлен, но я знала, что это кровь Маны является последним связующим звеном между Северусом и миром живых.
Не сказав больше ничего врачу, я бросилась туда, где меня не услышат смертные. Я не могу дать Севе умереть, нет, не могу, пытаясь сдержать слезы, думала я, набирая номер Кимуры...
Через несколько минут я впала в полное отчаяние.
Ни Ингемар, ни Ким, ни Никола, ни Джейми не были на связи. Не брала трубку Саша. Я, борясь с паникой, начала звонить Элине и Киву. Да что же это - вымерли они, что ли, вампиры Киева?!
Презрев все, звоню Мане. Не берет трубку. Оставляю несколько задушенных слов на голосовой почте. Шлю эсэмэски Киму и Ингемару. И, как сомнамбула, ползу к постели брата. Надо позвонить родителям... Я не смогу. Не смогу.
Чувствуя, что силы окончательно покинули меня, у постели Севы я впала в короткое забытье.
Проснулась от того, что почуяла чье-то присутствие в палате.
Северус
Я никогда не вел дневник, но мне дали красивую черную тетрадь и золотую ручку и велели изложить все, что захочется. Мне велели написать о том, что привело меня к краю. Не то чтобы это не было никому ясно. Мой... мастер, верно? Мастер сказал, что ясно должно быть, прежде всего, мне самому. В этом он прав. Я не пойму, что со мной сейчас, я пытаюсь прислушиваться к нечастым ударам сердца, качающего кровь, я не знаю, что такое вечная жизнь. Ведь еще несколько дней назад я знал, что мне остались считанные недели... Но зато совершенно точно помню свое скольжение по краю. Пока мастер сидит рядом, не говоря со мной и не трогая меня. А жаль. От его прикосновений мне легче.
Итак, начнем с самого начала. Был ноябрь. Мы совсем недавно отпраздновали день рождения Гайи, Люцию тошнило, а Лука подрался с... Неважно. На той пьянке у меня снова разыгралась гнойная ангина, на следующий день появились опять несколько болячек во рту, как пару недель назад, потом снова пошла кровь из носа... Я потащился к терапевту... В общем, меня раздели, обсмотрели, общупали и послали сдавать кровь. Я уже пожалел, что пошел в эту долбаную больницу, вечно как пойдешь - без пяти-шести диагнозов не выйдешь. С детства ненавидел эти профосмотры, лет с 16 категорически отказался на них ходить, хотя мама продолжала гонять всю нашу семью по врачам раз в полгода...
В общем, эпопея с анализами закончилась тем, что меня послали на пункцию костного мозга. А эта
Я не помню, сколько часов просидел тогда в том гиблом месте. Кажется, успело стемнеть, бабка с ведром и шваброй погнала меня из здания.
Домой идти не хотелось. Вообще ничего не хотелось. В тот раз, когда мне делали пункцию, мама наорала - где шлялся, зараза, сил моих на тебя нет!.. Так хотелось сказать: мама, мама, а у меня нет сил вообще справляться со знанием того, что я уже не жилец! Но я смолчал. Больше всего не хотелось, чтобы семья узнала о моей болезни.
Врач, которого мне назначили, с ходу рассказал мне о том, что лейкоз нынче лечится, правда, жаль, что я так поздно обратился, но шанс еще есть... Я наотрез сразу отказался от химиотерапии. Что я скажу своей семье, когда облысею?..
Врач, тезка моего брата - Виктор Валерьевич - успел кое-что разузнать обо мне.
– Ты ведь сын Валерия Антонина, профессора из Академии имени Ярослава Мудрого?
– Да.
– Почему твоя семья не должна знать? Мы в силах помочь тебе, продержав болезнь на том уровне, что она сейчас.
Я видел в его глазах лишь надежду на то, что удастся с семьи безнадежно больного выкачать неслабую сумму бабла.
– Моя семья отказалась от меня давно. Они не станут мне помогать.
А вот так вот, доктор, возьметесь ли вы лечить несчастного изгоя?..
Не взялся. Поскучнел. Не стал даже напирать на то, что мои родные подымут кипиш, начнут изыскивать средства и пытаться продлить мое никчемное существование еще на несколько месяцев.
– У меня есть некоторая сумма, но она не так велика. Скажите, Виктор Валерьевич, есть ли смысл меня облучать? Больше денег я вряд ли достану...
И он рассказал мне все, как есть. К х...евому доктору я попал, что поделать. Некоторые молчат партизански до последнего, поддерживая в пациенте веру в исцеление. А этот без обиняков мне заявил, что я пришел в больницу слишком поздно. И что мне остается месяца три от силы. Но за мои деньги мне некоторыми лекарствами могут помочь без боли и страданий отойти в мир иной... Он имел в виду всякие наркотики и обезболивающие.
Я дал согласие, в самом деле, в последние дни я начал чувствовать себя все хуже. И раньше было несладко, где-то с весны я болел почти без перерыва - то ангины, то еще что-то. Почему я не заподозрил неладное? А кто в 19 лет может заподозрить?..
Рассказать, каково это - понимать, что ты уже мертвец? Рассказать, каково это - пытаться веселиться с друзьями, словно ничего не произошло, и знать - ты не увидишь больше ни одной весны, уйдешь с вешними водами в землю... Понимать, что и после моей смерти планета будет все так же вращаться, друзья все так же жить и веселиться, понимать, что уже все - все для меня закончено... Только алкоголь помогал как-то забыться, только наркота спасала от боли. Мне все стало параллельно. Я не мылся, не ел, стал избегать домашних и друзей. Мне было невыносимо рядом с живыми. Я уже не принадлежал их миру... Я забросил музыку, из группы меня попросили. Из универа тоже, потому что деньги, данные мне на обучение, я потратил на то, чтобы облегчить свои страдания.