Взбираясь на Олимп
Шрифт:
— Я лучше пойду. До свидания.
Ответа не последовало. Это, конечно, в духе Огорельцевой игнорировать правила общения. Но я все-таки пошла следом за ней, чтобы удостовериться, что с ней все хорошо.
Женщина стояла у шкафчика с алкоголем, искала очередную бутылку.
— Даная Борисовна, пожалуйста, не надо.
— Я сама решу, что надо, — рассерженно отвечала Огорельцева, пытаясь найти необходимое.
Она громко хлопнула в ладоши, включился большой свет. Еще одна кристальная люстра, только больших размеров осветила просторную залу с белым роялем и большим масляным портретом во всю стену. Молодая Даная Борисовна в образе нимфы, обернувшись полупрозрачной тканью, сидела возле арфы.
— Как тебе? — спросила она, увидев мою реакцию на портрет.
— Это очень красиво.
— Конечно.
Я хотела сказать нет, но вспомнила Александра с его непристойным предложением и поежилась. Огорельцева рассмеялась. Она все поняла по моей реакции. Даная Борисовна была очень проницательной женщиной, от этого ее боялись еще больше.
— И что же? Ты, воспользовалась своей юностью, своей красотой? — спросила она.
— Нет, кончено.
— От чего так?
— Потому что не люблю, — искренне ответила я. В моем представлении любая близость с мужчиной может быть только по искренней любви и то, на что намекала Огорельцева, было для меня дикостью. Даная Борисовна взглянула на меня с уважением, а может мне это просто показалось.
— Любовь это испытание. Для одних благо, для других кара. Я любила. После всего, что со мной сделали, я смогла полюбить. Я даже была счастлива. Жаль, что недолго. Тогда меня обожали, а сейчас. А сейчас, что от меня осталось?
— Вы очень красивая женщина, у вас еще все впереди.
— Все впереди? — переспросила она с вызовом и рассмеялась. Женщина начала стягивать с себя брюки.
— Даная Борисовна, что вы делаете? — я не понимала, что происходит.
Рваные брюки упали на пол. Женщина встала боком и показала мне огромный уродливый рубец, тянущийся от бедра до середины голени.
— Как тебе? Я все еще красивая?
Я не понимала, что могло с ней произойти, где она могла получить такую. Я видела что, она хромает, все время ходит с тростью, но я никогда не задумывалась о причине.
— Из-за этого, дорога в театр для меня закрыта, — сказала она, указывая на ногу. — Все, что я могу — это преподавать всяким бездарям, вроде тебя. Меня сразу списали со счетов, как только поняли, что я не смогу нормально ходить.
Она искала глазами куда присесть, ей было тяжело стоять без опоры. Я поняла ее взгляд и принесла ей табуретку, что стояла у стены.
— Это для ноги! — недовольно заворчала женщина. — Дай мне тот стул.
Я последовала указаниям и принесла ей стул. Огорельцева села, откинулась на спинку, а на табуретку уложила свою ногу. Ее колено было сплошь в шрамах, его будто несколько раз разбирали и собирали, оно было деформировано.
— Страшно? — просто спросила она, без гонора, без напускной агрессии.
— Да, — честно призналась я.
— Я была молодой, красивой, перспективной. Афиши с моим именем висели во всех городах и даже за границей. Карьера шла в гору, личная жизнь налаживалась. Я встретила Рената. Мы любили друг друга. Хотя, как потом оказалось, любила только я, а он позволял мне себя любить. Я забеременела на самом пике своей карьеры. Посоветовавшись с Ренатом, мы решили, что лучше сделать аборт. Он так решил, а я, дура, согласилась. И правда, ради чего отказываться от главных ролей, славы, перспектив? Ради ребенка? Еще чего. Это просто ребенок, просто еще один человек в моей жизни. Я сделала аборт. Мы жили дальше. Я работала, как проклятая, отгоняя от себя тревожные мысли. Я чувствовала, что меня ждет крах. Может из-за моего поступка я сама себя накручивала и ждала наказания. Оно свершилось. На премьере спектакля меня столкнули с крутящегося подиума, мой костюм попал в механизм и меня закрутило в металлических шестеренках вместе с ним. Помню только, как я стою на краю этого проклятого подиума, улыбаюсь зрителям, слышу аплодисменты, действие меняется, подиум крутится, я чувствую толчок в спину и наступает темнота. Затем боль, хруст, крики. Я говорила всем, что меня
Жизнь остановилась. Я лежала в больнице почти пол года, за все это время Ренат ни разу не навестил меня. Он звонил, писал письма и все время ссылался на занятость. Говорил, что ему приходится много работать, чтобы оплатить счета за мое лечение. Я ему верила и все прощала. Разобравшись с ногой, я начала бороться с зависимостью. Легла в наркологическую клинику. В клинике я узнала, что Ренат женится. Женится на молоденькой девушке, артистке, которая заменила меня во всех моих спектаклях. Я узнала об этом из газеты. Там же было написано, что молодые ждут ребенка. Я не поверила желтой прессе, звонила Ренату, писала ему. Наконец, от него пришло письмо, в котором он признался, что никогда меня не любил, что это был яркий, но мимолетный роман. У него сейчас семья, молодая жена и прелестный сын.
Я почувствовала себя полной дурой. Сложив все факты, я рассчитала примерное время беременности его жены и поняла, что Ренат изменял мне. Когда меня перемололо в механизме, его женушка уже была беременна, и он не просил ее сделать аборт, он женился на ней. Все то время, пока я лежала и мучилась адскими болями, жила от одной дозы морфина, до другой, он занимался подготовкой к свадьбе, нежился в теплой кроватке со своей молоденькой невестой. Это был удар для меня, но сдаваться я не собиралась. Мне помогли мои любовники, те, которых я когда-то использовала. Они устроили меня в клинику в Германии, я более менее восстановила свою ногу, научилась самостоятельно ходить. Зависимость не прошла, я просто переключилась на алкоголь.
Когда я вернулась домой, используя свои связи, я вытеснила эту наглую актриску ото всюду. На улице полно симпатичных дурочек, мечтающих о славе, бери любую и продвигай. А я к тому времени уже работала в институте. Материала было достаточно. Я быстро нашла замену пигалице, отнявшей у меня жизнь. Спектакли с ней отменяли, на ее место брали другую, более перспективную, мою протеже. Я оставила ее ни с чем. Ренату я тоже перекрыла кислород. Его компания развалилась, осталось лишь наследство его матушки, которое быстро утекало в руках молоденькой жены. Они развелись. Его актриска нашла себе более выгодную партию, а Ренатик прибежал ко мне. Он рыдал, стоя передо мной на коленях. Молил меня вернуться, начать все сначала. Я ему отказала. А когда он ушел, я попыталась покончить с собой, но не смогла. Испугалась. Так и живу. Одна. Мужчины мне стали противны. Я им не верю. А в женщинах я вижу конкуренток. А конкуренции, как ты уже догадываешься, я не терплю. Детей у меня нет. После всего, что со мной случилось, их не может быть. Как тебе моя история? Все еще считаешь меня красивой женщиной?
— Да, — после долгой паузы ответила я. — Вы красивая женщина. Теперь я вас понимаю.
Мне все стало понятно. Ее поведение, слова — это все следствие огромной внутренней боли, которую женщина до сих пор хранит в себе. Мне стало неудобно, что я позволяла себе плохо о ней думать, считала ее бесчувственной.
— Я могу что-нибудь сделать для вас? — спросила я Огорельцеву.
— Да. Уйди.
Я не стала задерживаться и быстро покинула квартиру Данаи Борисовны. Ее откровение навсегда изменило мое отношение к ней. Посчитав свои оставшиеся после поездки на такси деньги, я приняла решение идти до института пешком. Промерзнув до костей, я дошла до здания института и постучала. Тишина. Было поздно, фонари уже не светили. Я стучала в двери минут двадцать, пока мне не открыла сонная тетя Нюся. Она уснула, не дождавшись меня. Не раздеваясь, я устроилась на матах. Накрылась сверху пледом и уснула.