Взбираясь на Олимп
Шрифт:
На следующий день я сидела вместе с моими одногрупниками в нашей мастерской и ждала Добровольского, который сильно задерживался. Опоздания были ему не свойственны, он отличался пунктуальностью и всегда приходил на занятия за пару минут до начала. Мы с ребятами поняли, что дело неладное.
В аудиторию вошел ректор вместе с Огорельцевой. На женщине не было и следа от вчерашних приключений. Она, как обычно, была одета с иголочки, крупные светлые локоны элегантно опускались на голубой пиджак, макияж подчеркивал строгую, неподступную красоту. Женщина, опираясь на трость, бросила на меня хищный взгляд,
— Ребята, у меня есть для вас плохая новость, — заметно нервничая, начал ректор. — Константин Сергеевич сейчас находится в реанимации. Ночью у него случился инсульт. Мы следим за его состоянием, всю необходимую помощь он получает. Временно вашим мастером будет Даная Борисовна. Она будет заниматься вашим спектаклем, по всем вопросам обращайтесь к ней.
— Мы попали, — сказал вслух кто-то из студентов.
Глава 26
Трагедия с Добровольским встревожила всех. Студенты переживали, преподаватели волновались. Каждый день мы ждали новых новостей. Новости были одинаковые: состояние стабильное. Мне, как и другим ребятам, хотелось знать больше деталей, подробностей, нам этого не давали, а в больницу к Добровольскому никого не пускали.
Огорельцева взялась за нас со всей своей дотошностью и вместо Константина Сергеевича ставила наш спектакль. В отношении ко мне она сохранила прежнюю уничижительно-высокомерную форму общения. Откровенно говоря, после ее ночного откровения, я на другое и не рассчитывала. Все-таки это Огорельцева.
Меня мучал кашель и постоянное чувство голода. Я сильно простыла после ночной прогулки по городу. Как назло в институте отключили отопление. Пятый раз я пыталась дозвонится до Дениса, ответа не было. Наконец, мне пришла от него смс: все хорошо. Его не было в институте пару дней, я волновалась за парня.
Перекусив едой из банки, которую принесла мне из дома тетя Нюся, я ждала, когда все студенты покинут институт, чтобы занять свое место на матах. Меня сильно морозило и похоже поднималась температура. Этого мне еще не хватало.
— Димитрова, совсем страшная стала, — подловила меня в коридоре Инна. — Болеешь?
— Наверное.
— Слушай, говорят ты с Дмитрием Анатольевичем в одном спектакле играть будешь, это правда?
— Не переживай, этот спектакль отменили. Огорельцева не хочет тратить на него свои силы.
— А ты шустрая. Имей в виду, если позволишь себе лишнего, я тебя сотру.
— Ты опять за свое?
— Димка — мой.
— Инна, он мне не нужен. К тому же ты сама говорила, что он на таких, как я, даже не посмотрит. К чему тогда твои угрозы?
— Предупреждаю, на всякий случай. Где ты так зацепилась? — спросила она, увидев царапины на щеке.
— Ерунда, забей.
— А чего трешься тут? Домой иди, поздно уже.
— Я Дениса жду, он обещал прийти, — соврала я.
— Ладно. Давай, Димитрова, не болей, — попрощалась со мной Инна.
Я дождалась, когда институт опустел и устроилась на сооруженной из матов кровати. В помещении было холодно, батареи не грели. Я надела всю теплую одежду, что у меня была, накрылась сверху пуховиком, пледом, притащила из костюмерной ковер и прикрылась им сверху. В этой берлоге я пыталась уснуть.
Сон не
Чтобы расслабиться и отвлечься от холода, я начала вспоминать веселые моменты из моей студенческой жизни, иногда просто фантазировала на тему своего будущего. Мое сознание начало путаться, я проваливалась в сон. Сквозь накатившую дрему я услышала треск деревянного пола, скрип двери. В аудитории включился свет. Я вынырнула из своей норы, свет резал глаза, я закрыла их руками и сквозь пальцы пыталась увидеть, что происходит.
Ко мне приближались шаги. Я разглядела джинсы, черную куртку, лицо. Это был Холод.
— Собирайся, — сказал он мне, остановившись напротив, — даю тебе десять минут.
Я, испытывая огромное чувство стыда и страха, начала разбирать мою кровать. Холод не стал напрягать меня своим присутствием и вышел в коридор. Я попала. Теперь меня ждет только одна дорога — домой. Представляю лицо Инны, когда она узнает, что лохушка Димитрова два месяца спала в институте на матах. А когда меня отчислят, она будет стоять в первых рядах и махать мне ручкой. Зачем он вдруг пришел сюда? Что забыл? Я управилась меньше, чем за десять минут, вышла из бывшей спальни. Холода я нашла у тети Нюси. В его руках был мой чемодан.
— Собралась? — весело подмигивая, обратилась ко мне тетя Нюся.
— Да, — ответила я, не понимая ее игривого настроения.
— Поехали, — скомандовал Холод и пропустил меня вперед к выходу.
Мы сели в его машину. Поехали. Я молчала. Он молчал. Наконец, на втором светофоре он сказал:
— Временно поживешь у меня.
— И как это понимать? — подумала я и кивнула головой в знак согласия.
В машине работала печка. Потоки теплого воздуха приятно обдували лицо, я уткнулась носом в шарф и разглядывала пролетающие за окном дома, магазины, вывески. Ночной город был красив. Неоновые гирлянды и праздничные инсталляции на витринах напоминали о грядущем празднике. В центре города, наверное, уже начали устанавливать елку. Красивый город, не хочу уезжать отсюда. Кашель проскакивал через шарф, Холод не реагировал. За оставшийся путь мы не проронили ни слова.
Машина заехала в уютный квартал. Холод остановил машину на стоянке перед домом. Он шел впереди с моим чемоданом в руках, я шла следом, не задавая вопросов. Мы зашли в подъезд и поднялись пешком на пятый этаж. Лифт не работал. Дмитрий Анатольевич достал из кармана ключи, открыл железную дверь.
— Заходи, — он пропустил меня вперед.
Выдохнув, я шагнула в темноту. За мной вошел Холод, включил свет. Я увидела компактную прихожую, обставленную мебелью в светлых тонах. На крючках висели мужские куртки, некоторые из них я уже видела. На полке для обуви рядами стояли кроссовки, возле, на полу, черные домашние тапочки. Эта мелочь заставила меня улыбнуться.