Взбираясь на Олимп
Шрифт:
— Всем стоять на месте, сейчас разберемся, — объявил Кайгородов.
Я решила занять положение по-удобнее и присела возле металлической балки. Не сориентировавшись в пространстве, с криками я провалилась в дырку между балками и полетела вниз. Моя нога застряла в конструкции и я повисла в воздухе вниз головой.
— Держись! — крикнул из зала Дима.
— Всем не двигаться, стойте на месте! Дима, смотри за ними, — скомандовал Вячеслав Валерьевич.
Быстрые шаги приближались, я услышала, как кто-то забрался на сцену.
— Я здесь, — подсказывала я. В темноте было видно лишь красные огоньки датчиков пожарной безопасности на стенах и больше ничего.
— Держу, — это был Холод. Его руки нашли меня.
— Дима,
— Сейчас, сейчас, — успокаивал Дима. Он приподнял меня вверх.
Я высвободила ногу, обвила парня за шею, он помог спуститься на сцену. Мы стояли вплотную друг к другу. Его руки держали меня за талию, мои руки были у него на плечах. В темноте все чувства обострились. Я не хотела отпускать его, меня к нему тянуло. Его горячее дыхание касалось моего лица. Поддавшись чувствам, я прильнула к нему еще ближе и потянулась лицом вверх. Губами я поймала его дыхание. Мое тело вспыхнуло, когда наши губы соприкоснулись. Это была не случайность, это был поцелуй.
Ребята что-то говорили внутри подвесной конструкции, я их не слушала. Все мои мысли были сосредоточены вокруг моих ощущений. Мягкие губы нежно целовали меня, горячие руки держали крепко, не хотели отпускать. Мои пальцы осторожно изучали его лицо. Волосы, лоб, брови, скулы. Мне нравилось прикасаться к нему, нравилось чувствовать кожей его прикосновения. В жизни не испытывала подобных чувств.
В зале резко включился свет, мы отпрянули друг от друга. Глаза резало, сердце бешено стучало. Привыкнув к свету, я посмотрела на Диму. Он был таким же взъерошенным и обескураженным, как и я. Парень прочистил горло и вернулся в зал. Репетиция продолжилась. Кайгородов мучил нас не долго, через полчаса все разбрелись по домам. Я осталась.
Происшедшее не давало мне покоя. Я бродила вокруг декорации, прикасалась к холодным металлическим балкам и вспоминала Диму. Что произошло между нами? Как это назвать? Кратковременное помутнение? Он бы не стал целовать меня, если бы я ему не нравилась. У меня есть шанс. Только я понятия не имею, что мне делать.
Я вышла из зала в коридор, направилась к выходу. В одном из залов показывали фильм. Звуки выстрелов доносились из-за закрытой двери. Было довольно поздно и сеансов на это время не было. Из любопытства я приоткрыла дверь и заглянула в небольшой зал. На экране мелькали дерущиеся актеры, судя по всему, это был боевик. В зале сидел только один человек. Это был Дима. Я поднялась по ступеням, прошла ряд кресел и села рядом с ним. Он молчал, на меня не смотрел. Его рука опустилась на подлокотник, телом он наклонился ближе ко мне. Осторожно, прокручивая в голове кучу мыслей, я подвинулась к нему. Мы соприкоснулись плечами. Он не отпрянул. Тогда я опустила свою ладонь поверх его. Он высвободил свою руку и тут же накрыл мою ладонь своей. Атмосфера накалялась, мне становилось жарко. Я смотрела на его профиль, подсвечиваемый светом экрана.
— Дима, — шепотом произнесла я.
Парень повернулся. По его серьезному выражению лица невозможно было понять, что он чувствует. Он смотрел на меня. Его глаза изучали мое лицо. Взгляд прошел по щеке, собранным в пучок волосам, мочке уха и, минуя мои глаза, остановился на губах. Дима наклонился ко мне и поцеловал.
Чувства захватили мой разум. Со всей страстью я отвечала на его поцелуй, он не останавливался. Его руки касались моего лица, в его прикосновениях было столько нежности. Мы не могли оторваться друг от друга. Холод поднялся, не прерывая поцелуя, потянул меня за собой. Я следовала за ним, не смотря под ноги, опираясь руками на его грудь. Дима поднял меня на небольшую сцену под экраном. Яркие вспышки взрывов на экране отображали наше внутреннее состояние.
Прервав поцелуй, Дима снял с себя футболку. Я увидела красивое спортивное тело. Мне очень захотелось прижаться к его груди и я позволила
Выплеснув друг на друга все свои чувства, воплотив свои тайные желания, мы лежали на сцене обнаженные в объятиях друг друга. Дима завернул меня в свою футболку и крепче обнял.
— Все хорошо? — шепотом спросил он.
— Да, — ответила я и заглянула в его голубые глаза.
Дима стал моим первым мужчиной. Я не хотела, чтобы меня касался кто-нибудь кроме него. Я была только его и для него. Другие парни в миг перестали для меня существовать.
— Дима, я люблю тебя, — я откровенно призналась парню.
Он крепко обнял меня и поцеловал в макушку.
— Надя, милая, — шептал он, чередуя слова с поцелуями, — я не умею говорить красивых слов. Бываю резким, вспыльчивым, упрямым. Я вел себя, как придурок. Ты так давно нравишься мне, но я всячески отгонял от себя эти мысли. В день, когда мы расстались, я ощутил сильное чувство. Я осознал, что люблю тебя. Люблю тебя уже давно. И я чувствовал себя полным идиотом, понимая, что потерял тебя. Злился на себя, не знал, как тебя вернуть.
— Дима, как хорошо, что я навернулась с этой металлической штуки, — засмеялась я. — Я такая счастливая. А как давно ты меня любишь?
— Похоже, что с самой первой встречи, — улыбнулся парень.
— Ты про бар? Это была ужасная встреча! — я вспомнила наше с ним знакомство и от стыда уткнулась ему в грудь, пряча свое лицо.
— Я тебя раньше увидел. Еще до бара.
— Где?
— В институте. На вступительных.
— Не может быть. Тебя там не было. Я бы тебя запомнила! — не верила я, перебирая в памяти фрагменты своего поступления.
— Я был в кабинете с Добровольским.
— Не может быть.
— Да. Мы сидели с ним в его кабинете, обсуждали жизнь. Я делился своим разочарованием от театральной жизни и от творчества в целом. После института меня пригласили в театр. Я согласился. То, что я там увидел, повергло меня в шок. Домогательства сексуального характера, алкоголизм, унижения, культ пороков и извращение человеческой души. Молодые девушки ложились под жирных ублюдков, чтобы получить главную роль или заполучить необходимые связи. То же самое происходило с парнями. Взрослое поколение занималось сводничеством, зарабатывая на продаже услуг своих коллег. Для меня театр был храмом. Я даже не позволял себе на сцену в обуви подняться. А потом увидел все это и глаза мои открылись. Добровольский убеждал, что все не так. Говорил, что мне просто не полезло с театром и с людьми в целом. Я смеялся. Константин Сергеевич умеет обратить любую проблему в веселую шутку. Мы болтали и услышали плачь. Неравнодушный Добровольский пошел проверить. Я подслушивал, дверь была приоткрыта. Какая-то девчонка жаловалась на Огорельцеву и очень мило изъяснялась. Ты была забавная и искренняя, я не мог тебя видеть, но по голосу представлял, как ты выглядишь.
— У меня нет слов, — я была поражена услышанным. — И что же, угадал, как я выгляжу?
— Да. Добровольский сразу увидел в тебе потенциал. Нет, сначала глаза. Он вернулся в кабинет и сказал: «там такие глазища, на пол лица, ресницы до бровей, а сама плачет». Он решил тебя немного помучить и расшевелить, чтобы ты поверила в себя и смело шла к нему на прослушивание. Когда ты запела, это было сильно. Понимаешь, ты спела любимую песню его жены. Совпадений не бывает. Попала прямо в душу. Твоя наивность сразу вызвала во мне интерес. Когда ты ушла, я вышел из кабинета и выглянул в окно. Искал тебя среди студентов. И нашел. Маленькая худенькая девчонка с огромными глазами и заплаканным лицом. Ты посмотрела прямо на меня и улыбнулась. Мне стало так тепло от твоей улыбки. Думаю, именно тогда для меня все началось.