Взлет
Шрифт:
— Я же не для себя, великий князь. Братство не должно зачахнуть. У меня есть соглашение с бродниками, будет свой городок на порогах Днепровских. Мне развивать нужно Выксу, где железо есть, иные места с железом. Потому и прошу у тебя кузнецов и зерно, чтобы их кормить. Я Богу слово дал, что храмы ставить стану каменные. Мне мастера нужны такие, чтобы плинфу делали, ну и зотчие, — объяснял я.
— Если по чести говорить, то зачем мне такое сильное Братство? — прямо спросил великий князь.
— А потому, что остроги, которые я буду ставить, через пять лет отдам твоим посадникам, если только сочту, что они
Великий князь задумался. Было от чего. Если на том сговоримся, то Братство станет еще более сильным, но и князь обретет больше возможностей.
— И где те остроги ставить? Ну окромя как на Днепре? — спросил князь.
— Нужно быстрее занимать место выхода реки Западная Двина, пока там не появились крестоносцы, — сказал я.
— Ты уже слышал, что папа римский собирается объявить Крестовый поход славянам поганым? — спросил Изяслав.
Из послезнания я знал о том, что это должно случиться где-то в середине этого века. Точных дат не помнил. И да, я хотел в эту авантюру влезть. Мне несколько плевать на то, что те славяне язычники. Можно попробовать договориться и пусть лишь номинально, пока, естественно, но принимают православие. Германский «Натиск на Восток» желательно останавливать далеко от Руси, чтобы не было немецкой Риги, или датского Ревеля. И остается лишь помочь лужицким сорбам, полабским славянам. Они и сами не слабы, но не выдержат натиска рыцарей.
— Я только собираюсь налаживать связи с Германией, а ты… — пожурил меня великий князь.
И тогда я рассказал Изяславу принцип гибридной войны и сопровождающую ее информационной. Великий князь не проникся, но и не стал требовать не думать даже в этом направлении. Значит, можно помыслить, и, по крайней мере, навести мосты с братьями-славянами, которые еще не обрели Бога. Машина Крестового похода такова, что от озвучивания намерений, до реализации проходит года два. А это очень много, чтобы подготовиться и встретить. Били же в иной реальности гуситы рыцарей? Полабские славяне так же могут… с моей помощью.
— Я рад, что мы договорились. Более того, именно ты повезешь Евдокию императору Мануилу. Он отписался мне и выразил желаниеизучить опыт организации православного Братства. Лучше тебя никто не расскажет. А еще он может помощь послать Братству. А я, еще до того, как тебя отравили, послал ему письмо, ты прибудешь, — Изяслав строго посмотрел на меня. — Ты можешь быть благоразумным в отношении дочери моей?
— Я не стану… — я несколько замялся, выискивая формулировки. — Чужая невеста не может быть моей женщиной. На том мое слово.
— Вот и хорошо, выздоравливай, тебе ни в чем не будет отказано. И я еще посмотрю, как сложится, образумится ли девка, чтобы тебя с ней отправлять. Там и митрополит с ней поговорит, — сказал великий князь и вышел.
Но разве на этом меня оставили в покое? Дали отдохнуть, поспать? Несмотря на то, что я, оказывается, проспал три дня, в объятья Морфея хотелось окунуться еще на денек. Только, надеюсь, что не будут больше странные сны сниться.
— Я пришел к тебе, воевода, — сказал Геркул.
Он был разоружен стоял в одной рубахе и не выглядел покорным. Рядом с ним располагались трое воинов из десятка Ефрема, а так же и сам
— Рассказывай, почему знал об отравлении, но не предупредил! — потребовал я от Геркула.
Глава 10
Лис любовался за тем, как Рахиль возиться с ребенком. Он делал это так, как, наверное, истинноверующий христианин мог завораживающе взирать на Богородицу, которая пеленает, играется с тем, кого родила после непорочного зачатия. Парню было плевать на все прошлое этой женщины, да он даже для себя не ставил такой вопрос: проанализировать морально-этическое поведение женщины.
И сама Рахиль знала, она видела эти по щенячьи преданные глаза молодого мужчины. Красивой, опытной женщине, уже давно лишенной мужского внимания, живущей скучной и закрытой жизнью, все это нравилось. Она с игривой улыбкой приняла объяснения Лиса, что, дескать, его главная задача — это быть рядом с Рахиль и охранять ее. Казалось, что не от кого защищать, но потерявшейся и запутавшейся женщине было очень важно просто чувствовать себя под опекой.
Порой, она сама прогоняла парня с улыбкой на лице, чтобы тот отправлялся на тренировки, объезжал земли и проконтролировал, как колоситься рожь, или зреют яблоки. Ну, или на охоту сходил, а то свежего мяса, видите ли, молодой мамаше захотелось. И тогда Лис с двойным усердием исполнял все, что от него требуется. По возвращению во Владово тысяцкому Владиславу Богояровичу следовало бы наградить за усердие в делах не Лиса, а Рахиль, которой было достаточно не сказать, а намекнуть, что оставленный на хозяйстве молодой воин где-то недоработал, и в этом направлении сразу начинала кипеть работа.
Арон, мечущийся по производствам и лично контролирующий сбор меда, а, скорее, воска, чтобы уже скоро отбыть в Новгород на торги, не мог нарадоваться на дочь, которая постепенно возвращалась к жизни. Но в этот раз мужчина не лез в личную жизнь дочки.
Один раз он уже умудрился испортить жизнь Рахиль, потребовав от нее выйти замуж за купца Горыню. И женщина оказалась… да ладно бы в сексуальном рабстве, как для Рахиль, это было бы не самым плохим вариантом, но купец Горыня, имевший проблемы при близком общении с женщинами, словно мстил Рахиль за свою мужскую немощность в кровати. И бил до синяков и трещин женских костей, и морально принижал, мог и просто за волосы потягать, так, развлечения ради. Унижений было много, а доброго слова ни одного.
Потом Ирина-Рахиль влюбилась в другого купца, вернее сына одного из киевских купцов, женщина, сама бывшая еще молодой, отчего-то привлекалась парнями, которые были еще младше ее, а это, дай Бог, чтобы были шестнадцатилетние юноши. Влюбилась, тайком встретилась, а после ни того купца, ни его сына, не стало. Ходили слухи, что они отправились в Юрьев, что в землях эстов, где Горыня уже вряд ли их достанет.
Ну а потом Рахиль, простив отца и ища в нем защиту, разработала план, как приручить Горыню. Нужен был ребенок. Киевский купец должен был показать всему купеческому сообществу, что у него с мужскими силами все в порядке, что, вот и ребенок есть. Это должно было несколько смягчить и жизнь Рахиль и, как надеялись заговорщики, в лице отца с дочерью, умилостивить Горыню.