Взлет
Шрифт:
Вот и я, нехотя, борясь со внутреннимпротестом, но складывал факты. То, что меня толкнули в тот момент, когда я пил отравленное вино, никак не может быть совпадением. Вспоминая, кто был у меня за спиной, когда я обернулся, а это было почти сразу после толчка в спину, только два человека находились ко мне ближе всего, почти вплотную. Еще трое в полутора метрах. И вот те двое — это Боромир и Геркул. Боромира я почти исключил из списка подозреваемых, а вот Геркула — нет.
Здесь еще вопрос мотивации, чтобы решиться на такой шаг, как отравление
А что Геркул? Но, не мог же он пойти на преступление из-за того, что просто был недоволен моим тоном?! Но здесь еще всплывает один нюанс. Геркул никак не мог быть на пиру и уж тем более сидеть за первым столом. Явная протекция со стороны византийского посла выглядит слишком подозрительной, чтобы ее не учитывать. Значит…
Мои размышления прервал скрип открывающейся двери.
— Живой? — задал самый нелепый вопрос великий князь Изяслав Мстиславович.
— Как видишь, великий князь, — отвечал я. — Сберег меня Господь для чего-то.
Князь молчал. Ходил из стороны в сторону. Было видно, что-то его гложет. Я даже догадывался, что именно.
— Воевода, — крайне необычно для характера Изяслава, нерешительно начал он разговор. — Есть такие случаи, когда лучше, даже, зная о преступлении, смолчать…
Было видно, что князь хотел бы немало чего мне сказать, но решил узнать мою реакцию на уже прозвучавшие слова. Конечно же, я знаю, что нет более грязной девки, чем политика. Если не быть гибким в политических делах, а лишь прямолинейным, узколобым, то нормальных достижений ожидать не приходиться. Несколько льстило, что князь не требует, а просит, пусть просьба еще не прозвучала, чтобы я чего-то не делал, что сделать должен.
— Великий князь, но есть же ситуации и дела, которые прощать просто нельзя, — я привстал, нахмурил брови и посмотрел на Изяслава Мстиславовича. — Великий князь, кто это сделал?
Князь молчал. Что ж, даже в этом молчании были свои плюсы. Чувство вины, если его испытывает великий князь, — большое дело для манипуляций. Или же просто заиметь материальные блага для себя и для Братства.
— Тот, кто хотел тебя убить, два дня назад отбыл из Киева, — уже более решительно сказал великий князь.
— Это нобилиссим Никифор? — спросил я, сложив в голове два плюс два.
Великий князь уже грозными очами взглянул на меня и решительно сказал:
— Частично ты сам в том виноват. Евдокия отказалась идти замуж за византийского императора Мануила, посчитав, что ты ее суженый, — я попробовал что-то сказать, но князь не дал мне этого сделать. — Знаю я, что девка в голову себе вбила не весть что. Но, когда это было, чтобы девица сама свое будущее решила! Разве, не хорошо для Руси будет, если я стану тестем василевсу? Ты мне сам
Я ухмыльнулся, не чувствовал бы себя погано, так рассмеялся бы. Вот же манипулятор! Вспомнил мои слова, теперь же их и предъявляет. Конечно, величие Руси — это первая цель. Как бы я не хотел быть с Евдокией, но мое желание породниться с великим князем также завязано на том, чтобы иметь больше возможностей для возвеличивания Руси.
— Великий князь, а у тебя еще одной дочери не найдется? Да, чтобы такая славная, как Евдокия? — спросил я, стараясь перевести ситуацию в шутку, вот только смешного было мало.
Князь развел руками. Действительно, у него было две дочери и одна сейчас замужем за Полоцким князем.
— Я принял решение, воевода, и Евдокия станет женой Мануила василевса ромеев. Это очень серьезный союз. Мой тесть, Германский карл Конрад часто пишет мне, спрашивает о внучке своей. Если Евдокия будет женой василевса, то у нас появятся лучшие сношения и с Германией. Ты же понимаешь, если Новгород станет более покорным, то мы сможем торговать с немецкими и фризскими городами? — объяснял геополитическую обстановку великий князь.
Я все это понимал, но Изяслава не перебивал. Уже не столь притягательной мне казалась Евдокия, наверное, внутри сработал какой-то триггер, запрещающий мне желать неисолнимого. Цель — сильная Русь, сильный я! В данном ключе Евдокия — фактор ослабляющий и то, и другое, если она со мной против воли отца. И Евдокия, — резко усиливающая Русь, если она жена Мануила Византийского.
— Великий князь, а что, если нобилиссим Никифор вдруг умрет? — спросил я практически напрямую.
Изяслав не сразу решил давать мне индульгенцию на убийство моего, отныне, врага.
— Я потому его и отправил в Константинополь, и пока без Евдокии, что не по чести мне будет приказывать тебе не брать виру кровью. Но и посол византийский быть убитым в Киеве не должен, как и на всей земле русской. А в остальном… — великий князь зло ощерился. — Я и сам бы хотел его проучить. Если бы случилось так, что Господь его покарает где-нибудь в Византии или на пути к ней, так я бы и свечку в храме поставил за дело благое — избавление мира от грешника. Не гоже травить моих друзей у меня же дома!
— Я понял тебя, великий князь. А теперь давай договариваться, какую помощь Братству ты предоставишь, — сказал я как ни в чем не бывало, а у самого на душе серьезные такие терзания.
Когда-то, как и многие парни в конце восьмидесятых годов, я увлекался восточными единоборствами, а также, в отличие от многих «Брюсов Ли», изучал восточную философию. Там есть такое, как покорение непреодолимым обстоятельствам. Я не же не столько покоряюсь, сколько расставляю приоритеты.
— Это много, — удивился великий князь, когда я выложит все свои «хотелки». — Ты, как будто с меня виру берешь и больше в разы, чем это записано в Русской правде.