Взлет
Шрифт:
Так что, да, я злюсь и еще до конца не определился с моделью поведения. Тем более, что при каждом разводе встает имущественный вопрос. И не только он. Иван Берладник хотел поставить во главе Братства тысяцкого Никифора. И я порадовался, а, может, и злорадствовал, что это не вышло. Тысяцкий Никифор был столь впечатлен, как именно сражались люди под моим командованием, что сработали мои задумки и тактические наработки, но посчитал недостойным вставать у меня на пути. Есть в каждом времени честные и разумные люди. Так что оставался только я на роль воеводы.
Иван
Спасибо еще нужно сказать митрополиту Клименту, который своим словом многое решал и не довел до прямого конфликта между мной и нынешним галицким князем.
— Ну, и я выпью вина заморского за здравие князя галицкого, моего младшего брата, кто признал власть мою, а я признаю право быть Ивану Ростиславовичу князем в Галиче и иных городах Галицкой Руси, — сказал Изяслав Мстиславович.
Это у купцов есть правило заключать сделки в присутствии других людей через рукопожатие. А у князей можно и так, провозглашая на пиру условия и правила. На что польстился Иван Ростиславович? Быть посадником в Галиче? Как можно было не рассмотреть то, что Братство имеет гораздо больше перспектив, чем важное, но отнюдь не сильнейшее княжество. Там Волынь все больше возвышается. Правда, Галицко-Волынское княжество может и не сложиться, так как нынче Галич, почитай, что и под Киев лег. И это правильно! Нужен один центр объединения Руси, или, на худой конец, два со вторым во Владимире.
Я сидел на пиру за первым столом, то есть за тем, что и сам великий князь и другие князья. Это статусно, даже очень. Но никакого праздника я не ощущал. Можно сказать, что я и в опалу попал. А все почему? Из-за одной симпатичной егозы.
Евдокия Изяславовна, может, наслушавшись героических былин обо мне, таком богатыре Владиславе, что-то там высказала своему отцу. Я не особо понимаю, почему, но многие смотрят на меня косо, будто я заговорщик. Ну, надумала что-то себе девчонка… Я, вон, тоже решил… Вот только великому князю нужно еще «покатать» в голове эту мысль, что я стану его зятем. Часто родители в штыки принимают будущее своих детей. Может и тут похожая ситуация, еще и помноженная на традции?
Ну, а мне необходимо в кротчайшие сроки нивелировать тот кризис в Братстве, который образовался из-за вывертов Ивана Ростиславовича. Нужно же соответствовать званию зятя хозяина Руси!
Но пока князь гневается. Евдокия так же ведет себя несколько вызывающе. К примеру, она была одной из тех, кто встречал гостей на княжий пир, устроенный по поводу победы над мятежниками и половцами. И… поднесла мне сбитень, но… сойдя со ступенек крыльца. Ладно бы просто факт, что княжна подала мне, не князю сбитень, хотя и это несколько вызывающе. Но она сошла со ступенек! Евдокия показала, что я ей ровня, ну а учитывая то, что она подносила сбитень с еле заметным, но поклоном…
Девчонку же можно понять. Ничтоже сумняшеся, я герой. Изяслав Мстиславович не пожалел слов и признательности мне за то, что, по сути, моя тысяча или чуть больше воинов решили исход сражения. Понеслись слухи, которые никто не пресекал, что некий Владислав Богоярович, чуть ли не месяц сдерживал все немыслимо многочисленные силы кипчаков и Ольговичей. Ну, а я не против. Братство теперь — это я! Я — это символ стойкости! Вступай в Братство и приведи друга! Вход сто гривен! Последнее — шутка, остальное лишь доля шутки.
— Встань, воевода! — было видно, что нехотя, словно по принуждению, обращался ко мне великий князь.
Сидящий не далеко от хозяина Руси, купец Горыня, ухмыльнулся. Почувствовал, гад, что я в опале. Сидит тут, смотрит на меня. Если бы выражение «искры из глаз» было не только метафорой, но и правдой, то купец уже давно испепелил бы меня. А так… да хрен с ним. Вот, повоевали, можно и старые обиды вспомнить. Мне же достаточно оставить сотни Боброка и Стояна, чтобы уничтожить торговлю Горыни, разорить его. А для купца потеря капитала — это намного хуже, чем физическая боль и даже смерть.
Убивать его опасно, подозрения на меня посыплются. А так бы болт из-за угла в голову купца, благо голова у него, как у коня, огромная, и все, проблема решена.
— Никто не скажет обо мне, что я не помню заслуг ратных людей перед Русской Землей. Есть на Руси Братство и есть у него молодой, но строптивый воевода. Я доволен ратными подвигами Владислава Богояровича, я не доволен тем, как он ведет себя опосля их, будто вровень стал со мной, с великим князем, — говорил захмелевший Изяслав Мстиславович.
Все молчали и смотрели на меня. Отчетливо я чувствовал и взгляд византийского посланника, который вновь прибыл в Киев и, видимо, с какими-то предложениями, которые пока держатся в тайне. Это взгляд был скользкий, ухмыляющийся, неприятный. Но я раньше несколько вызывающе говорил с ромеем, может припомнил?
Мне нужен свой человек при дворе великого князя, неуютно чувствую себя при недостатке информации.
— Есть то, в чем я серчаю, есть то, за что я благодарю. Будут почести и для тебя воевода, но после пира, — сказал Изяслав и как-то странно, с укором посмотрел на меня, будто «ты сам виноват».
И в чем? В том, что княжна меня выделила?
А благодарить меня было за что. Мой холм стал, на следующий день после прибытия первого подкрепления, опорной базой для всего войска. Не только этот холм, но и пространство на несколько верст было скоро заполнено войсками Изяслава Киевского.
Между тем, я не участвовал в главном сражении. Почти что. Так вышло, что одним из флангов был именно мой укрепрайон. Вот отсюда и началось наступление на мятежников. Как именно происходила главная сшибка основных сил, я мог видеть только издали. Для меня те массы воинов казались тогда муровьями, которые стремятся убить друг друга. Муравейник бился с другим муравейником.