Взлет
Шрифт:
— Какие, нахрен, половцы? — орал я, но меня никто не слышал.
А я бежал, куда, непонятно, но в сторону, откуда стрекотал пулемет. Вокруг падали соратники, одни умирали, иные залегали и продолжали движение по пластунски. Я бы прокричал, что так не делается, что крупнокалиберный пулемёт всех нас выкосит, но бежал, потому что нужно бежать. Собственно, я не особо и контролировал себя, не мог остановиться.
— Половцы близко! — закричал Кобра, повернулся ко мне, улыбнулся и, прежде, чем упасть замертво, показал на стрелу, которая пробила его бронежилет.
— Да, нет же, стрела не пробьет
Там были половцы… Нет! Это не кипчаки! Я отчего-то знал, что это они, будто эти знания кто-то вложил в голову. Но на меня, оставшегося единственным стоящим на ногах, скакали на черных, как смоль, конях, из ноздрей которых вырывался огонь, воины с белыми крестами на черной одежде. Тевтонцы? Лица… у них не было шлемов, но не было лиц, а на месте голов струилось пламя.
И тут появился вертолет, который отработал ракетами, сметая безликих крестоносцев…
— Да что за хрень происходит? — выкрикнул я и резко поднялся.
— Касатик, ты бы лег, не гоже так резко вставать, — голос старушки выбивался из всей той сюрреалистичной картины, которую я наблюдал.
Был порыв спросить у женщины, что она делает на месте сражения с… Бред… Я бредил.
— Слава тебе, Господи! — сказал я, приходя в сознание.
Сирия, самолеты, вертолеты, всадники… Конечно же, это все бред! И как же не понял это раньше?
— А вот и верно, поминай своего господа, а я кому надо, так и принесу дары за излечение твое, — пробурчала старушка, выходя из комнаты, в которой я лежал.
Скрипнула дверь, такая знакомая, как в большинстве деревянных домов того времени, где я… Воевода Братства Андрея Первозванного, живу и, видимо, все же здравствую. Шкура медвежья, опять же, говорила о том, что не произошло еще какого-то перемещения, я там же, в том времени, где и был отравлен.
Присев, я успел окинуть взглядом горницу, в которой валялся. По ряду признаков, таким, как роспись на штукатурке, сделал вывод, что я в тереме великого князя Изяслава Мстиславовича. Значит, я выжил. Хоть бы не наговорил в бреду чего лишнего. А то вопросов про вертолеты и самолеты будет много. Впрочем, слово самолет в этом времени знают, но оно используется в другом значении.
— Вот твой воевода! Ну, и настырный же ты! Вот такого мужа своей внучке хочу. Чистый ты в помыслах, добрый, но и строгий. Я приведу тебе Милу, поглядишь на нее. Вы сойдетесь, я-то знаю, бабка Ната многое знает, за то ее и при князе держат, — причитала та самая старушка, которая привела в горницу Ефрема.
— Воевода, Владислав Богоярович! Ну, как же так-то? Ты зачем хотел оставить нас? Столько пережили, чтобы от какого яду помереть? Не бывать такому! Мы с тобой еще стариками в последний бой пойдем рядом с правнуками своими, — причитал Ефрем, которого привела бабка.
Хотелось что-то сказать, но во рту было так сухо, да и жгло, что не стал напрягаться. Мало ли, для полного излечения лучше не говорить. Но вот пить хотелось невообразимо, что я и показал жестами. Бабка встрепенулась и быстро принесла деревянный ковш с водой.
Я пил жадно, частью проливая воду, но так, как сейчас, я не страдал жаждой давно, а, может, и никогда в своих уже двух жизнях.
— Рассказывай, — потребовал я.
Оказалось,
— Как все всполошились!.. — Ефрем присел на край кровати, допил за мной воду, отдал большой, литра на два, ковш старушке и жестом показал той удалиться. — Ты, как сказал пятерым ко мне, так Боромир, наш младший воевода, бывший… Так вот он забежал в гриденную, где и я пировал с ближними гриднями великого князя. Так побежал и я, и иные братья. Мы стали у твоей головы и обнажили мечи…
Моя догадка о том, кто устроил это отравление еще чуточку, но нашла дополнительные доводы в свою пользу. Все потому, что я почти исключил из списка подозреваемых Ивана Ростиславовича. Князь Галицкий не стал бы осуществлять такую, на самом деле, непростую операцию без содействия Боромира. Описанные действия бывшего младшего воеводы говорят о том, что для него самого случившееся было неожиданным.
И здесь не важно, что именно двигало Боромиром: стремление помочь мне и быстро начать какие-то действия, направленные на лечение; или же он руководствовался желанием вычеркнуть из списка подозреваемых своего патрона. Но действовал Боромир быстро, четко, без оглядки на великого князя.
— Великий князь сразу затребовал схватить всех стряпух, чашников. А также перекрыть выход из Брячиславого Двора, — продолжал свой рассказ Ефрем.
Судя по действиям великого князя, можно подумать, что он был заинтересован в том, чтобы на него не подумали. Однако здесь важно было, чтобы действия и поступки не только были активными и правильными, но и результативными. Как известно, громче всего фраза «держи вора!» звучит от вора. Так что князя окончательно не исключаем из списка подозреваемых, но коэффициент подобного резко уменьшаем.
— Что делал Горыня в то время? — спросил я.
— То не знаю, — ответил Ефрем, но поспешил добавить. — Я ж не сказал, чашник один отравленным был, не поспел ничего рассказать.
Кто? Я более всего склоняюсь к Геркулу. Вот так, казалось, что друг, но… Но почему он меня толкнул, скорее всего это он. Сложно пока.
— Пригласи ко мне Геркула, — как можно спокойнее сказал я.
— Пригласить али приказать от твоего имени? — задал вполне уместный вопрос Ефрем.
Я задумался. То, что Геркул никуда не сбежал уже о многом говорит, может и о том, что зря я на него думаю. Но он знает, точно знает! Не спугнуть бы витязя, это с одной стороны. А с другой — если я сейчас вдруг начну проявлять какие-то благосклонные, даже дружеские отношения к Геркулу, то он быстрее заподозрит неладное.
— Ты, воевода, подозреваешь Геркула? — удивленно, даже шокировано, спросил Ефрем.
— Передай приказ Геркулу! Но сделай это так, будто ты ни о чем не догадываешься, — я даже привстал и пристально посмотрел на Ефрема. — Ты понял?
— Все сделаю, воевода, — лихо отрапортовал Ефрем и быстро вышел из горницы.
И все равно я не хочу верить в то, что это Геркул. В жизни может быть всякое. А во второй жизни так и подавно. Однако, когда с человеком пережил четыре дня почти непрекращающихся боев, находясь в осаде, когда этот человек ранее сделал много полезного и доброго, рациональное мышление уходит в сторону, оставляя место эмоциям.