Взрыв в бухте Тихой
Шрифт:
— Теперь нам нужно замереть… — говорит командир.
Туман расходится, тает. Белесые струйки его ползут по воде и бесследно исчезают в воздухе; сквозь волнистую завесу пробиваются первые лучи солнца. Стена тумана отодвигается в море и застывает в отдалении.
— Миль пятнадцать до нее будет, — на глаз определяет командир. — Двадцать — двадцать пять минут хода. Если обнаружат корабли, то еще успеем от них ускользнуть, но если самолеты… — и Чугай смотрит на пулемет. Основная огневая мощь катера — торпеды; вступать же в единоборство с самолетами, имея против них
«Да, если обнаружит авиация — туго нам придется», — мелькает мысль.
Как медленно тянется время! Кажется, что солнце еле-еле движется по небосклону. Однако движется и начинает ощутимо припекать. Боцман, который недавно поеживался от холода скалы, проникающего сквозь бушлат, сейчас расстегивает несколько пуговиц. Накаляются и борта катера, в машинном отсеке становится трудно дышать. Но бдительно несут вахту моряки, каждый наблюдает в своем секторе за морем и воздухом, за недалеким берегом.
В море пустынно, словно катер стоит не на оживленной морской дороге, соединяющей порты Черного и Азовского морей, а где-нибудь в заброшенном уголке земного шара. Изредка только слышен гул пролетающих в стороне самолетов, да во второй половине дня промчался на запад между скалой и берегом небольшой катерок.
— В Феодосию, наверное, пошел, — решил командир.
Такого длинного дня, пожалуй, никому из членов экипажа катера еще не приходилось пережить. Уже клонится голова от непрерывного напряжения, слипаются распухшие веки, кровь тугими ударами стучит в висках; уже все передумано, все вспомнено, а день все тянется и тянется. И в море — ни дымка, ни силуэта.
«…Что же делать? — думал Чугай, когда солнце скрылось за горизонтом и туман стал снова надвигаться на берег. — Возвращаться в базу? А с чем? Доложить, что был сутки у вражеских берегов и ушел не солоно хлебнувши… Остаться еще? А выдержат ли люди?» — и он посмотрел на суровые усталые лица моряков. А то, что все сильно устали, видно хотя бы по тому, что даже обычных шуток на корабле не слышно.
«Выход только один, — решил Чугай, — остаться еще на сутки. Люди выдержат да, кроме того, за ночь немного отдохнут»…
Вахту распределили по два человека: один для наблюдения, другой — удерживает катер, чтобы его не отнесло от скалы. Свободные от вахты люди заснули, склонил голову около штурвала и командир, однако и в беспокойной дремоте он чутко прислушивался к окружающим звукам. Вот до его слуха из радиорубки долетели звуки морзянки.
«Радист что-то принимает», — подумал он.
Из радиорубки показалась голова радиста.
— Товарищ командир! — негромко позвал он. — Катер вызывает береговая рация.
«Беспокоятся о нас», — подумал Чугай, и в душе его потеплело, усталость словно исчезла. Ведь вот и далеко от родных берегов, а все-таки вместе с друзьями, товарищами. Да и не только невидимыми радиоволнами связан с ними, но и сердца вместе.
— Еще раз запрашивает! — доложил радист. — Требует ответа…
«Вот задача, — думал Чугай. — Ответить? Могут запеленговать, и тогда вся операция пойдет насмарку, да и в дальнейшем такое естественное
— Принимать все и докладывать мне, — распорядился он. — Передатчик не включать!
Прошло несколько минут, снова послышалось попискивание принимаемых сигналов. Затем радист передал бланк, на котором было написано: «Сообщите свое местонахождение». И на этот запрос Чугай решил не отвечать.
Ему очень хотелось сообщить командованию бригады, товарищам о том что он жив, что решил остаться у Эльчан-Кая еще на одни сутки. Он представлял, как сейчас у оперативной карты собрались командир бригады, начальник штаба, командир дивизиона, как они поминутно звонят в радиорубку и задают все один и тот же вопрос: «Нет ли ответа от сто двадцать четвертого?» И, пожалуй, никто еще не высказал страшную догадку, что катер Чугая погиб, но у всех эта мысль жжет мозг. Ведь вот так же несколько месяцев назад ушли на задание и не вернулись два катера, и только потом разведка донесла, что они погибли в неравном бою с кораблями и самолетами противника. Хотелось, очень хотелось Чугаю дать весточку о себе, но…
«Через сутки, а может быть, и раньше сообщу, а сейчас нельзя», — твердо решает он.
…К утру подул легкий ветерок. Старший лейтенант боялся, как бы ветер не разогнал туман, но белесая пелена все так же держалась над морем и даже стала как будто немного ближе. Но появилась зыбь, а с ней и новые трудности. Нужно было смотреть, чтобы волны не ударили катер о скалу, и особенно беречь консоли — направляющие рельсы торпедных аппаратов. Моряки чувствовали себя бодрее, но все же усталость брала свое.
Перед обедом с запада послышалось прерывистое завывание моторов, и затем Ярош заметил летящий на небольшой высоте самолет.
— «Фокке-Вульф», — определил боцман. — Разведчик.
Самолет приближался. Вот он пронесся немного севернее скалы и ушел в сторону Керченского пролива. Вскоре самолет показался снова. На этот раз он пролетел прямо над головой и скрылся на западе.
— Кажется, не заметил! — облегченно вздохнул Ярош и вытер тыльной стороной ладони лоб.
Да, пожалуй, даже с воздуха трудно заметить серый катер, прилепившийся к серой скале. Все блестящие части на нем закрашены или покрыты брезентом, мачты сняты, люди находились в рубке, а те, что были на камнях и удерживали катер, прижались, почти слились с каменной глыбой.
Прошло еще около двух часов. Солнце перевалило через свою самую высокую точку и стало медленно-медленно спускаться к горизонту.
— Корабль! — крикнул Ярош.
Чугай взял у него из рук бинокль и в поле, очерченном полукружиями стекол, сразу же увидел мачты большого сухогрузного корабля.
«Наконец-то!» — мысленно воскликнув он.
Корабль приближался. Вот рядом с ним несколько мористее показались мачты еще трех небольших кораблей.
«Катера охранения», — решил Чугай и тихонько скомандовал: