We began it all
Шрифт:
Разве порядочная молодая леди станет так вешаться мужчине на шею? – интересуется внутренний голос Нормана, и он знает, небо, он знает ответ.
– Я должен идти, – говорит он потупившейся Марион. – Я нужен моей маме.
На не сгибающихся ногах, Норман убегает в сторону дома, он честно заставляет себя двигаться в противоположном от Марион направлении, он прикладывает тонны усилий к этому и не понимает, господь свидетель, как в итоге оказывается в её номере, с кухонным ножом в руке. Но это совершенно не ощущается настоящим. Ни этот нож, ни звук воды,
Норман осведомлён, что переживает момент, но это не более чем стороннее знание. Он не имеет к этому никакого отношения. Норман отсутствует. Он лишь зритель, а не участник. Голос, поразительно напоминающий Норму, раздаётся в его голове привычной райской музыкой.
Всё нормально, малыш, – говорит она, и Норману делается легче, и он делает несколько тихих шагов к полуоткрытой двери в ванную. – Всё хорошо. Ты не должен бояться, радость моя. Ты не делаешь ничего дурного. И я ведь с тобой, правда? Я останусь с тобой сегодня в каждую секунду твоего времени, в каждом глотке воздуха, что ты сделаешь, поэтому, будь храбрым, и сделай правильную вещь, ради меня, постарайся, родной, пожалуйста, сделай.
хХхХх
Марион кричит – недолго, но пронзительно и с подлинным ужасом в голосе, чему Норман не может найти объяснения. В конце концов, это же то, чего она так упорно добивалась, с самого её приезда в мотель. Так зачем кричать?..
И к чему изумление в её лице, замершее в её глазах, даже когда жизнь уже покинула девушку?..
Норман не ищет ответов, не наслаждается процессом, не прославляет нож в своей руке. Он завершает свою миссию, разворачивается и уходит, не оглядываясь.
В нём ничего нет. У него ничего нет. Вокруг ничего нет. Но теперь, наконец, эта пустота ощущается по-настоящему правильной, и…
Норман вздрагивает, сотрясаемый дрожью изнутри, из самых глубин. Его скользкие пальцы разжимаются, и что-то с металлическим звяком падает на ковёр в холле. Норман смотрит, и видит, и не понимает, и не снова, не сейчас, не надо, только не это.
– Мама! – зовёт он, хотя грудь давит паникой, и неясно, как вообще удаётся извлекать наружу звуки. – Мама!! Кровь! Мама!
хХхХх
Норма, стараясь двигаться как можно быстрее, что непросто для неё сейчас, спешит вниз по лестнице, на ходу запахивая пеньюар поверх ночной сорочки. В её глазах смертельный ужас и – какая-то мученическая готовность. Всепринятие подлинных святых.
– Что случилось? Норман? Что такое… – причитает она, беря его за руки и оглядывая с ног до головы, выясняя, не ранен ли он. И каковы масштабы катастрофы. Очень быстро она приходит к выводу, что кровь на его одежде и коже – не его. И не так много кандидатов во владельцы. Мама глубоко вдыхает носом, прикрыв глаза на минуту. Норман ждёт её реакции. Она тут же снова распахивает огромные голубые глаза, и уточняет без обиняков: – Мисс Сэмьюэльс?
Норман растерянно,
– Не уверен… Кажется. Наверное. Думаю, да.
В этот момент к ним на первом этаже присоединяется всполошённый и лохматый Дилан.
– Кто только что голосил? Что слу… – начинает он, пока вид Нормана не отвечает на его вопрос. – Ах ты ж блядь. Мари?
– Без паники, – велит мама Норману, игнорируя вмешательство Дилана. – Сохраняй спокойствие. Всё обойдётся. Мы сейчас всё обдумаем и поймём, что делать.
– Вот серьёзно? – вздёргивает бровь Дилан. Норману хочется придушить брата. – Сколько раз твой маленький ангелочек должен творить все эти ужасы, чтобы ты, наконец, перестала покрывать его и, не знаю, нашла ему специализированную помощь?
– Ты будешь рассуждать тут об ужасах, Дилан Массетт, ТЫ? – выплевывает Норма, даже не глядя в сторону старшего сына, и, как по волшебству, тот затыкается, бледнея. – Окей. Труп в первом номере мотеля, так? Так, так, мы должны… Дайте мне сообразить. Мисс Сэмюэльс приехала в город всего несколько дней назад, с нашей стороны дороги. За всё это время, никто кроме нас её не видел, правильно? Никто не заметит, что она пропала. Тело. Машина. Нам нужно только… куда-то деть её тело и машину. И её вещи из номера, её имя в книге и в электронной сводке, мы просто… удалим её отовсюду. Вычеркнем. Потому что её здесь никогда не было. Всё будет хорошо. Мы справимся с этим.
хХхХх
Приходится нелегко. Норма каким-то очередным своим магическим трюком на раз-два убеждает Дилана соучаствовать в сокрытии преступления, но даже втроём они не управляются быстро.
Пока Норман приводит себя в относительный порядок, Дилан переносит тело Марион из ванной, завернув предварительно в сорванные шторы для душа, которые в очередной раз доказываются свою полезность. Норма в это время уже начинает кружить по номеру, собирая вещи постоялицы в её же небольшой чемоданчик.
– Это что? – удивляется Норма себе под нос, натыкаясь на свёрток передовицы за прошлую неделю, неожиданно тяжёлый. – Вау.
– Там наличка? – присоединяется Дилан, присвистнув. – Кто в наши дни вообще хранит свои сбережения в газете? Да ещё и такие нехилые суммы! Такая беспечность могла плохо для неё кончиться.
– Для неё всё равно всё кончилось не самым радужным образом, – напоминает Норма хмуро, снова заворачивая деньги и отправляя свёрток к остальным вещам. – Кем бы эта барышня ни была, на самом деле, и от кого бы ни скрывалась.
В этот момент к ним присоединяется Норман. Он выносит чемодан, пока Дилан подгоняет подержанный форд Марион ближе ко входу в номер, паркуясь удобнее. Вдвоём, братья выносят тело и загружают его в багажник первым. Затем, туда же отправляются вещи девушки.
Тут они останавливаются. Ночь насмешливо тиха, ветер давным-давно будто умер, ни единой снежинки нет в воздухе, прогревающемся всё больше даже в такой поздний час. В сравнении с морозами минувших дней, наступившее затишье ощущается по-настоящему тёплым.