X-avia
Шрифт:
кто-то второй спал, будили победным кличем: посмотри, любовь, что за вкусности у нас
будут сегодня!
Хозяйка дома, фрау Нахтигаль, жила неподалеку. Мы пришли заключать с ней
контракт, Дантес был похож на итальянского мафиози, в черной кожаной куртке,
темноглазый, с католическим крестом на шее. На мне была шляпа Джека-Потрошителя. В
таком виде мы блуждали по Черным Садам, наводя страх и вызывая недоумение у
тутошних аборигенов. Старушки молча смотрели нам
дворовых качелей, и бежали, обгоняя нас, чтобы еще раз взглянуть на таких необычных,
маскарадных новоприбывших.
Мы ждали автобусы на конечной остановке под жутковатым и лаконичным названием
«Гора». Автобус приезжал раз в сутки, всегда с задернутыми занавесками в салоне.
Водитель ждал полчаса, пока наберется достаточное количество пассажиров. К зеркалу
заднего вида была прикреплена икона Богородицы, и, пока автобус стоял на остановке
«Гора», ожидая людей, водитель беспрерывно смотрел на икону, не моргая. Потом он,
наконец, поворачивал ключ зажигания, и вез нас в аэропорт, на работу, в наш цех
бортпитания.
Мы ехали мимо складов, мимо грузовых терминалов, через два железнодорожных
переезда, вырываясь из объятий шлагбаумов, мы ехали мимо стоянок дебаркадеров,
металлических и ледяных, мимо наглухо закрытых пустых ангаров, мимо елей и дубов,
молча взирающих на нас, терших сонные глаза, выдвигаясь в четыре часа утра на смену.
В цехе нам выдали темно-синие робы. Я люто возненавидела эту одежду с самого
начала. Прятала ее под длиннющими плащами, намеренно вытаскивала челку из-под
заводского платка, за что получала постоянный нагоняй от начальства. Я красила ногти
черным лаком, лаком цвета морской волны, фиолетовым лаком, лишь бы выделиться на
фоне других работяг, фасующих бортпитание. Иногда я рассказывала другой сменщице в
подсобке о книге своего брата Андрея, о моем бывшем муже Б., с которым жила в самом
центре Большого Города, о своих любимых автомобилях. Женщины таращили на меня
глаза, такие же усталые и заспанные, как и мои, с треснутыми кровавыми стрелками
сосудов на белках, со слипшимися ресницами.
Дантес же, напротив, был, казалось, даже рад новому виду деятельности. Ничего
нового, все тот же завод. Он спокойно относился к бездушной ленте конвейера и к этой
чудовищной робе. Я отыскивала разные атрибуты, призванные подчеркнуть мою
случайность и временность попадания на должность фасовщицы еды. Надевала самые
дорогие украшения, подаренные мне когда-то Б., надевала их все и сразу, блистала
бриллиантами под трескучими лампами дневного света в цехе.
– Как бы мне саботировать «Schmerz und Angst»
вопросила я однажды Монсьера Неудавшегося Бортпроводника, собираясь на смену, -
Может быть, вот так? – я достала из шкафа шелковый шарф от Herm'es.
Но И. вообще не разделял моих страданий. Иногда он, правда, жалел меня и
недоумевал, что же меня держит в этой кошмарной каменоломне. Боже, я ведь все была
готова стерпеть, лишь бы получить возможность летать по небу. Говорят же, они живут
там, в небе. Я всегда думала, что мой мертворожденный брат Андрей, он же Аякс, обитает
на дне морском, служит администратором Тихоокеанского отделения, и вообще он –
первое приближенное лицо у самого Посейдона. Но, увы. Как уже говорила, я стояла
многие часы и дни на береговой линии каких угодно морей, звала Андрея, братик мой
любимый, кровинушка моя, явись мне, дай мне знак! – и ничего. Плакала, умоляла – Аякс
так и не отозвался.
Тогда я позволила им сломить меня. Надевайте на меня вашу пошлую роскошь.
Обложите меня «Металликой» и «Бойцовским клубом». Осыпьте меня штампованными
золотыми цепями, цепями прикуйте меня к вашим нормам жизненных достижений и к
вашим церквям – тогда я поверю в то, что души мертвых живут не в море, а на небе. Если
только это небо даст мне увидеть моего Аякса…
Мы с Дантесом нашли неподалеку еще один Маленький Городок, в котором была
больница, супермаркет и даже свой крохотный железнодорожный вокзал. Правда, до
Городка тоже приходилось ехать на маршрутном такси не менее часа, но это уже было
хоть что-то. В единственном книжном магазине там мы купили карту мира, повесили ее
дома вместо ковра на стену. Мы купили цветные булавочки и мечтали о том, что, когда
будем летать, приколем булавки на все города на карте, в которых нам удастся побывать.
Телевизор показывал чепуху, Дантес любил телевизор – я обнаружила в возлюбленном
первый изъян, обнаружила его с блаженной улыбкой, прячась в его руки, такие же
костлявые, как и мои, в полудреме валяясь на нашем разложенном диване после ночного
труда с раскидыванием самолетной еды по контейнерам, под гуденье микроскопического
телевизора в углу нашей нелепой и смешной гостиной.
Я возвращалась в Черные Сады, еле волоча ноги от усталости, рывком скидывая с себя
ненавистную робу, я швыряла ее в угол, плелась в ванную, а потом валилась спать.
Дантесу было гораздо легче, закаленному в подобных профессиях, он не переживал, не
страдал недосыпом или вырывающимися всхлипами уязвленной самооценки: «Что я