Xамза
Шрифт:
Но что это, что это привязано к седлу первого всадника?
И второго, и третьего, и всех остальных?
Голова человека. Отрезанная голова человека. С закрытыми глазами, с окровавленной бородой...
Зубейда вскочила. Волосы зашевелились...
Это была голова отца, голова Ахмад-ахуна. С закрытыми глазами. С окровавленной бородой.
У первого всадника, у второго, у третьего, у четвертого - до самого горизонта...
– Нет, нет, нет!
– застонала Зубейда, разрывая на груди
платье.
Удушье схватило за горло. Рушились стены дома. Мир
В комнату верхом въехал Эргаш. У его лошади не было головы. Вместо нее была голова отца - с закрытьши глазами, с окровавленной бородой...
– Ата, ата!
– дико закричала Зубейда.
– Атаджан!!!
Ноги сломались под ней. Сознание покинуло ее.
3
Конечно, драка около бани и около дома туземного лекаря иби Ямина не прошла незамеченной для всевидящего, всезнающего и круглосуточно недреманного ведомства полицмейстера Коканда полковника Медынского. Патриотические источники, не жалея красок, живописали это происшествие в своих сообщениях с приведением многочисленных правдивых, но, естественно, взаимоисключающих деталей.
Полицмейстер, посмеиваясь, приступил было к чтению дела, намереваясь строго наказать его участников, но уже на второй странице, нахмурившись, закрыл папку и полностью изъял "дело о драке супротив бани" из обычного надзирательского делопроизводства.
Вручил же он папку спустя всего полчаса капитану Китаеву,
заметив при этом:
– Вот, пожалуйста, то самое, о чем я вам говорил. Поднадзорные Смольников и Соколов замешаны в одном происшествии с лицами мусульманского вероисповедания, рабочими хлопкоочистительного завода. Ра-бо-чи-ми!.. А этот самый... э-э... Умар в девятьсот пятом году замечался в беспорядках и волнениях на том же заводе. Но это еще не самое главное. Как вы думаете, капитан, кто еще замешан в этом происшествии около бани? Сам господин Хамза Ниязов... или Холбаев, черт его разберет с его фамилиями! Каково, а? На ловца и зверь бежит!.. Прошу внимательно ознакомиться со всеми этими документами и донесениями и выяснить, нет ли здесь кроме общего участия в драке еще и того, что именно нас с вами интересует.
Капитан прочитал дело.
– Не устаю, ваше превосходительство, - сказал Китаев, - восхищаться вашей дальнозоркостью и талантом предвидеть ожидаемые события.
– Ну, положим, событий, х-хо, еще никаких, слава богу, нету, самодовольно хохотнул полицмейстер, - но симптомы,
симптомы... Ведь оба они, и Смольников и Соколов, в свое время как раз и привлекались за социалистическую пропаганду помимо своих прочих антиправительственных художеств. А господин Хамза стишки против местных мусульманских баев сочиняет. Вот они и сошлись на узкой дорожке. А мы эту дорожку предвидели!
Потому что за годы, проведенные на царской службе, уразумели:
господа социалисты свои идеи в долгий ящик не прячут, они торопятся их распространять, в том числе и среди инородцев.
И вот тут-то мы их всех цап-царап - и к ногтю! Славян, мусульман, кавказцев, чухну и прочую рыбешку... Одним словом, капитан,
Капитан так и сделал. Вызвал в участок доктора Смольникова, выбрал пристава поглупее и поручил ему задавать доктору вопросы.
Сам сидел в соседней комнате и цепко вслушивался в разговор, стараясь из ответов раздраженного доктора выудить чтонибудь полезное для себя.
– Так что, с какой целью изволили учинить драку?
– начал пристав.
– Что, что?
– переспросил Смольников.
– Какую драку?
– С мусульманцами, напротив ихней бани.
– Ни о какой драке мне ничего неизвестно.
– В дом туземного лекаря ибн Яминова заходили?
– Заходил. Делал операцию.
– А зачем магометанцев потом били?
– Послушайте!
– вспыхнул доктор.
– Я же врач! Я никогда никого не бью! Я только лечу...
– Поднадзорного Соколова знаете?
– Знаю его племянницу.
– Откудова?
– Она работает у меня в больнице.
– А кто ее туда устроил?
– Я устроил.
– Зачем?
– Надо же ей где-то работать... И кроме того, в больнице не хватает опытных сестер милосердия.
– Ну, а Соколов-то Степан все еще против царя бунтует?
Или теперь уже против самого бога пошел?
Доктор Смольников откинулся на спинку стула.
– Насколько мне известно, они сейчас абсолютно сходятся во взглядах. Все трое.
– Кто - трое?
– Царь, бог и поднадзорный Соколов.
– Шутить изволите, господин Смольников. А между прочим, дядя вашей сестры милосердия бомбу в кармане носит.
– Не может быть...
– Вы его давно знаете?
– Собственно говоря... Да нет, совсем недавно. Здесь, в Коканде, и познакомились.
– Встречались часто?
– Очень редко. Два раза в году - на пасху и на рождество Христово.
– Никак вы верующий, доктор?
– Непременно. С младых ногтей.
– Среди местных коренных жителей средней руки много знакомств имеете?
– Что значит "средней руки"?
– Ну, чиновники, купцы, духовные.
– Поддерживаю весьма краткие знакомства только с больными. Так сказать, по долгу службы и профессии. В случае их выздоровления, разумеется.
– А на тех мусульманцев, которые с вами около бани были, что можете показать?
– Ничего не могу показать. Видел их впервые.
...Вернувшись в больницу, доктор Смольников долго сидел
один в своей комнате. Потом позвал Аксинью.
– Степан завтра не уезжает?
– Да вроде бы нет.
– Пускай зайдет ко мне. Как будто на прием... Щеку ему чемнибудь завяжи, чтобы лица не было видно.
Степан явился на следующий день, изображая сильнейшую зубную боль.
Когда они остались вдвоем, доктор сердито сказал:
– Опять дуришь, Степан... В кого ты собирался бомбу бросать около бани?