Я боюсь мошек
Шрифт:
Я вылез из машины и приказал шоферу развернуться. Затем мне вновь пришлось воспользоваться мегафоном.
— Ларье, вы слышите меня?
— Да! — прокричал он. Его голос, разорванный ночным ветром, казался жалобным, как стон.
— В багажнике вашей машины вы найдете канистру с бензином. Облейте им вашу колымагу и направляйтесь к самолету. Остановитесь в двадцати метрах от него. После этого я дам вам новые инструкции.
Все, кто присутствовал при этом странном диалоге, с тревогой следили за Ларье,
— В чем дело, Ларье?
— У меня нет спичек, — прокричал он в ответ.
Я посмотрел вокруг.
— Хорошо, подождите минутку. Я положу коробок на траву, а рядом оставлю зажженный фонарь, чтобы вы легче могли отыскать его.
Ларье терпеливо ждал. Ветер колыхал полы его плаща. Я обошел его справа и положил обещанный коробок на вытоптанную траву площадки.
— Теперь давайте!
Он поднял спички с земли. Через четыре минуты в светлой ночи вдруг возник большой костер, затем, разгораясь, он стал еще больше… Ларье, как ему было указано, пошел к самолету и, остановившись в отдалении от него, стал ждать. Я спросил у летчика, готов ли он. Тот утвердительно кивнул.
— Тогда по местам, — скомандовал я. — Наш пассажир войдет в самолет последним. Так будет лучше.
Как только пилот уселся в свое кресло, я в последний раз поднес мегафон ко рту.
— Слушайте, Ларье! Я сейчас поднимусь в самолет… Дверь будет открыта. Я буду находиться в кабине летчика. Вы закроете дверь и сразу же пройдете в хвост, где для вас оборудовано специальное помещение. Закройтесь в нем изнутри и дожидайтесь взлета. После этого мы сможем переговариваться по внутренней связи. Согласны?
— Согласен…
Я поторопился занять свое место. Усевшись и застегнув пояс, я обернулся, чтобы наблюдать за ходом операции.
Ларье поднялся в самолет. В тусклом свете бортовых ламп он казался мертвенно бледным. Его глаза блестели, рот был перекошен гримасой.
Мгновение он смотрел на меня. Нас разделяло не более двенадцати метров. Я надеялся, что Старик не ошибся, когда сказал, что радиус заражения равен десяти метрам. Тем не менее мое дыхание остановилось. Ларье кивнул и помахал мне рукой:
— Спасибо, Сан-Антонио!
Он пошел в хвост самолета. Дверца его камеры была такой низкой, что ему пришлось сложиться пополам. Эта камера была не больше телефонной будки и значительно ниже ее. Обшитая свинцом дверь захлопнулась. Оправдано ли было использование свинца в этом случае? Не знаю. Эту меру предосторожности мы приняли на всякий случай, и я надеялся, что от этого будет какой-то толк.
Летчик вопросительно посмотрел на меня. В знак согласия я кивнул. Тогда он поднял руки вверх, предупреждая
Запустился левый мотор, потом правый… Самолет вздрогнул, медленно покатился по дорожке, набрал скорость, и я увидел, как наземные огни стали быстро удаляться. Мы оторвались от земли… Пути назад больше не было.
Я надел шлемофон, к которому был прикреплен изогнутый стальной стержень с небольшим микрофоном, и нажал на кнопку включения.
— Алло! Ларье?
— Да.
— Все прошло хорошо?
— Очень хорошо.
— Вы пристегнулись ремнем?
— Я не в первый раз лечу на самолете!
— Я так и думал… Вы видите сверток под вашим сидением?
— Это мой парашют?
— Именно. Вы сумеете его надеть?
— Да.
— Хорошо, вы сделаете это в нужный момент. Я предупрежу вас. Вы заметили в вашей кабине специальный люк? Прыгать вы будете через него. Он закрыт на две задвижки, вы их видите?
— Вижу.
— О'кей! Рядом с парашютом я положил для вас бутылочку шотландского виски. Если угодно, вы можете приложиться к ней уже сейчас!
— Спасибо. Я никогда не пью спиртного.
— И напрасно. Мне кажется, хороший глоток вам бы не повредил.
Он не ответил. Я не знал, что еще ему сказать. Пилот получил инструкции Ларье по телефону. Он знал, над какой точкой Германии выбросить нас. Вместе мы изучили карту этого района. Если верить указаниям моего товарища, лаборатория находилась между чешской границей и Бреслау, у подножия Рудных гор, в двадцати километрах от Швейдница. Чтобы добраться туда на этой развалюхе, нам нужно было не менее двух часов. В подобных случаях два часа кажутся более длинными, чем жизнь паралитика…
Двигатели ровно гудели. Луна разливала яркий свет. Внизу людишки спокойно храпели или занимались любовью.
Я погрузился в мечты. Мысли мои были расплывчатыми, как клей, и такими же вязкими. Шум мотора действовал на меня усыпляюще. Внезапно я услышал тревожный голос Ларье:
— Сан-Антонио!
— Слушаю!
— Мне плохо!
Только этого не хватало! Я предусмотрел все, кроме обморока Ларье… Если он рассчитывал, что я суну ему под нос флакон с нашатырным спиртом, то попал пальцем в небо.
— Что вы ощущаете, старина?
— Головокружение… У меня кружится голова и подташнивает…
— Выпейте немного виски.
Я услышал слабый звук открываемой бутылки.
Я попытался восстановить в памяти симптомы, наблюдавшиеся у тех, кого заразил Ларье. Старик говорил о потении и удушье. Он не упоминал ни о головокружении, ни о тошноте.
— Ларье!
Ответом мне был жалобный вздох.
— Плохо дело?
— Не слишком хорошо.
— Вы выпили виски?
— Да.