Я боюсь мошек
Шрифт:
— Я думаю, у вас это от высоты… К тому же вы находитесь в тесном пространстве… Откройте вентиляционное окошко в левой стенке вашей кабины.
Прошла минута. Я не осмеливался задать вопрос о его делах. Наконец, он сказал:
— Мне немного лучше, Сан-Антонио. Мне кажется, вы были правы: виновата нехватка воздуха…
Я не смог сдержать глубокого вздоха.
— Вот видите! Не нужно терять присутствия духа, старина. Потерпите еще полтора часа, и мы будем на месте.
Я догадывался, что мой голос был последней нитью, связывающей его с миром.
— Поговорите со мной, Сан-Антонио, — попросил Ларье. — Мне хочется
— Не говорите ерунды, Жан! Не надо разбивать компанию! Вы напомнили мне старую шутку об одном типе, который прыгал с парашютом в первый раз. Он спросил у своего приятеля:
— Что делать, если зонтик не раскроется?
— Тогда ты можешь потребовать, чтобы тебе выдали другой, — ответил тот.
Я не ожидал, что Ларье засмеется. Шутка была неважной, к тому же, чтобы развеселить парня со смертью на плечах, нужно было обладать чертовским чувством юмора. Тогда, чтобы прервать молчание, я принялся молоть всякую чушь.
От непрестанной болтовни у меня пересыхало в горле, и, чтобы промочить его, я время от времени использовал отличное средство из своей бутылки.
Когда, почувствовав себя вконец измотанным, я замолк, светящийся циферблат часов сказал мне, что до цели нам оставалось только пятнадцать минут.
— Как мы будем поддерживать связь на земле? — внезапно спросил Ларье.
Не ломайте себе голову, у каждого из нас есть переносная рация. Ваша лежит под парашютом, не забудьте надеть ее на шею перед тем, как прыгать.
— Прекрасно!
Самолет продолжал лететь на большой высоте. Я подумал, что радары наверняка засекли нас… Однако наш опытный пилот казался совершенно спокойным.
Он обернулся ко мне и дал команду надеть парашют. Я передал приказ Ларье:
— Подготовьтесь… Мы на подходе.
Сам я натянул сбрую и проверил крепления. Мне предстояло впервые шагнуть в пустоту, и это немного пугало. Мне объяснили, как пользоваться этим зонтиком, но, даже все прекрасно поняв, я испытывал некоторую робость. Как будто нашу программу составлял какой-нибудь шутник. Сейчас раздастся команда «Срочный спуск!», а потом «Расправить перья!»
Я бросил взгляд вниз. Местность под нами была лесистой, однако вдалеке простиралась равнина с мягкими складками холмов.
Пилот поднял руку.
Я приказал Ларье:
— Внимательно посмотрите на часы! Ваш прыжок ровно через две минуты. А теперь снимите шлемофон, и до скорого свидания на земле!
— Удачи! — сказал он.
Итак, с этим было покончено. На время мы оказались отрезаны друг от друга. Я подошел к люку, который был сделан специально для этого случая, и открыл его. Поток ледяного воздуха с ревом ворвался в кабину. Я не отрывал глаз от секундной стрелки часов.
До прыжка Ларье оставалось всего тридцать секунд. Было решено, что я прыгну следом.
Я скосил глаз на бесконечность, открывавшуюся в квадрате под моими ногами, и подумал о старушке Фелиси, которая, должно быть, мирно спит в пансионе «Мимоза»…
Оставалось десять секунд. Я начал медленный отсчет:
— Девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре…
Вдруг что-то белое вывалилось из самолета, как навозная куча. Ларье открыл люк раньше, чем следовало. Над ним появилось нечто похожее на белое знамя, раздался хлопок, знамя распрямилось, надулось… Что ж, с ним все было в порядке.
Я сдвинул ноги, закрыл глаза, сжал пальцы
Вы не можете представить себе, до чего это было здорово! Мне казалось, что я иду по звездному небу, перешагивая через планеты… Как будто Земли больше не было, и я был обречен вечно скитаться по этой обволакивающе мягкой бесконечности.
Глава IV,
в которой, вновь обретя жизнь, я отправляюсь на поиски смерти.
Пилот нашего самолета объяснял:
— Вы медленно досчитаете до шести, а потом дернете за кольцо парашюта.
Однако, наслаждаясь состоянием человека-птицы, я совершенно утратил способности к счету. Внезапно в голову мне пришла мысль, что, если не выпустить парашют, то недолго что-нибудь вывихнуть себе при приземлении. Я дернул за кольцо, которое должно было обеспечить мне радости планирующего полета. При этом не произошло решительно ничего, и я продолжал лететь вниз с легкостью булыжника. У меня потемнело в глазах! На мгновение я представил момент приземления. Ребята, в этом не было ничего смешного! Ведь в тот момент я находился не на земной, а на небесной дороге!
— Да, — подумал я, — кажется, я знаю парня, который сейчас отправится к воротам, где стоит святой Петр.
— Тук-тук!
— Кто там? — спросит его бородач.
И я пропою ему под аккомпанемент арфы:
— Это прелестный амур Сан-Антонио! Ему только что дали пару крыльев и лютню!
Лунный свет заливал землю. Вращаясь, она приближалась медленно и, как мне казалось, величественно.
Справа внизу я заметил большой белый гриб, неторопливо относимый ветром. Это мешок с микробами по имени Ларье болтался на веревках своего зонтика. Попробовали бы вы оценить иронию вещей! Вот парень, заразный, как никто другой. Его жизнь держится даже не на стропах парашюта — на ниточке. Можно сказать, что одной ногой он стоит в могиле, а другой — в банке с вазелином. Мне поручено достать для него хорошую порцию успокоительной микстуры — и вот его зонтик прекрасно сработал, тогда как мой бездействует.
Я засуетился, как королева красоты перед источающим либидо жюри. Я потянул за все веревки, покрутил все желёзки, потрогал все, что можно было потрогать. Внезапно что-то рвануло меня за плечи. Где-то наверху послышался хлопок… Мое падение замедлилось. Я поднял голову и с восторгом увидел над собой большой белый купол, закрывавший луну. Однако я решил не предъявлять к нему претензий за это. Ведь луна не помогает преодолевать неудобства, вызываемые силой тяжести, земным притяжением! Иначе она могла бы стать гвоздем программы в «Олимпии» [8] , притягивая туда зрителей! Интересно, почему Кокатрис Бруно [9] не подумал об этом?
8
«Олимпия» — концертный зал в Париже, построен в 1893 г.
9
Кокатрис Бруно (род. в 1910 г.) — французский композитор, автор песен. С 1954 г. директор «Олимпии».