Сиротские зимына голых бульварах Кольца,на голых московских бульварахсиротские зимы;скажите — зачем я не могдолбить эту роль,бессловесную роль пантомимы.Скажите – зачем я не мог:ты не Бог…Ну, конечно, не Бог…Но все-таки, все-таки, всё жея вас умоляю ответить, –но ветви молчат, потому что их нет,давно уничтожены ветви…И ветер свистит – просто так, напрямик,и хмурится снежная туча,и снежную кровлю, как снежный парик,дом на себя нахлобучил.А может, давно уже умерли мы,а может, и смерти нету.Ведь нет же ветвей.По тропинкам сиротской зимына саночках детских провозят чумную
планету.
«Человек в плаще из пыли…»
Человек в плаще из пыли,пара тусклых фонарей,в голубом автомобилеинкассатор у дверей,и стоит вполоборотаТимирязев костяной,и Никитские воротав теплой вьюге крупяной.Этот мир знаком от века –пост, шашлычная, кино,все причуды человека,всё, что сердцем рождено.Монумент, ученый гений,и асфальта праздный лоск,две доски для объявленийи аптекарский киоск.От любви и до коварствавсё постигну я душой,только не сыщу лекарстваот тоски моей большой.
«Я увидел каменных обезьян…»
Я увидел каменных обезьян,их снежок подтаявший лобызал,и цвели трамвайные огонькиу истоков сумеречной реки.Белый город заревом полыхал, –так смеется в бороду аксакал, –я увидел каменных обезьян,снегопада знаменье обуздал.И опять трамвайные огоньки,только годы дальние далеки;никого не спрашивай: долог путь,алой кровью крашена снега грудь!
«За окном моим город черен…»
За окном моим город черен,за окном моим светел дым,дым и город взысканы горемза стеклянным окном моим.И в туманности предрассветнойи в прозрачности вечеровгород бьется в тревоге тщетной,и дрожит омертвевший кров.Абажуры. Столы. Помарки.И узоры бумажных стен, –голубой огонь автосварки,ослепляющий автоген.В тротуары сырость впиталась.До судьбы твоей три шага.Утомительная усталость.Керосиновая пурга.
«Мы с тобою горожане…»
Мы с тобою горожане,мы не лезем на рожон:этот город с гаражамиярким пламенем зажжен.Он – железный и янтарный,он – оранжево-фонарный,этот город, этот дым,где успел я стать седым…
«Господу душу свою доверь…»
Господу душу свою доверь,единому в лицах трех.Снова, скрипя, отворяется дверьв бред молодых дурех.Господу душу свою доверь,единому в лицах трех.В чахлых садах не осенний вихрь,в чахлых садах весна.Муть и затменье в словах твоих,сила их не ясна.В чахлых садах не осенний вихрь,в чахлых садах весна.Вновь по заплеванным мостовым,по тротуарам вброд.Дождики ластятся к постовым,льнет к витринам народ.Вновь по заплеванным мостовым,по тротуарам вброд.Город, зачем мне твое лицо?Разве песнь моя лебезит?Вьется бульварное, вьется кольцо,город – монофизит.Город, зачем мне твое лицо?Разве песнь моя лебезит?Есть удивительные года,удивительные тома.Вслед за зимой приходит зима,а не весна сама.Есть удивительные года,удивительные тома.Боль – это если более стапрожито долгих лет.Это немые стигматы Христа,это антенна слепого креста,это причастье, а чаша пуста,пламени черный свет.Боль – это если не менее стапрожито страдных лет.Господу душу свою доверь,просто – вверь навсегда.Куда бы ни отворялась дверь,в забвенье иль в никуда.Господу
душу свою доверь,Он подобреет тогда…
ЧЕЛОВЕК ЭПОХИ МИННЕЗАНГА
«Будь ты велик или мелок…»
Будь ты велик или мелок,иль неуклюж, как медведь:право, не хватит жалелоквсех угнетенных жалеть!Всех, кто отвержен, заброшен,втоптан в дорожную грязь…Будь стихотворцем хорошим,с Вечностью выйдя на связь!Кто там иудит, пилатит,кесарит, калигулит?Право, силенок не хватит…Впрочем, душа не велитв рифмы рядить рассыпныеслов благородную стать…Что же, велят нам иныежалобам пошлым внимать!Ветер, что кличешь и веешьв гуще растительных вех?Может, и впрямь ты жалеешьжизнью отверженных всех?
«Я сложил бы поэму о пасмурном этом рассвете…»
Я сложил бы поэму о пасмурном этом рассвете,проплывающем хмарью над сизыми ребрами крыш,и о доме высотном, капличкой упершимся в ветер,о слепом путешествии сердца, – зачем же ты, сердце, не спишь?!Нынче пусто на улицах – только юная зелень полощетсяна еще не окрепшем, некондиционном ветру, –час котов отшумел, и еще не примчались молошницы,и кресты телевизоров дремлют над сотнями труб.Только птицы щебечут, – но я б не назвал это щебетом,эти звонкие скрипы, коль может скрипенье звенеть,это милое чавканье где-то в нахмуренном небе там,отголосок пространства, земле приказавшего петь!Дай мне, сердце, идти по дорогам ночей и бессонниц,дай мне жить и дышать, – ничего от тебя не таю, –чтоб двойник разглядел – до последних ее волоконец –беспокойную душу, тревожную душу мою!
МОСТ МОЛОДОЙ
Если мост над рекой изогнулся дугой,если хочется взмыть в высоту,подожди, дай покой, сердцу дай, дорогой,и постой на полночном мосту.Этот мост в полный рост от погоста до звезд,много верст нам пройти предстоит,этот мост в вышину, этот пост в тишину,солью звезд он, как оспой, изрыт.Если люди пройдут по такому мосту,не прогнется тот мост нипочем;если духи пройдут по такому мосту,он к воде прислонится плечом.Если смерть суждена и гнетет тишина,если полночь как горе тверда,если ночь до краев чуждой болью полна,под мостом не всплеснется вода.Но когда, отрывая пучину корост,опрокинешься ты над водой,закачается мост, заколеблется мост,заколышется мост молодой.
«Разве слова развеселые…»
Разве слова развеселыесмогут развеять печаль?Снова стою у костела я,сального словно свеча.Что ж, обращусь и в католика,веру былую кляня,если хоть малая толикаслез не падет на меня.Полночь увечная спятила,спит за костелом погост,кротко взирает с распятияокровавленный Христос.В кожу впиваются терния,взор страстотерпца погас…Нет испытаний безмернеетех, что свалились на нас.Скрыться от гибели где ж ещетем, кто утих и устал?Вот и ищу я убежищадаже под сенью креста.Лик Искупителя клонится,а Богоматерь в тишиплачет, – единоплемённица,страсти мои утиши!
«Восковые свечи в Божьем…»
Восковые свечи в Божьемхраме, где земной поклон,отражаемый подножьемионических колонн.Как они темны и тонки,теплящиеся в тоске,на Полянке иль Волхонкеиль в Ордынском тупике.Им таиться в душах сонных,обрученных с тишиной…Это я не о колоннах,а о вечности свечной.Мы не бревна в пилораме,мы скорей как боль в груди,восковые свечи в храмевсей вселенной посреди.