Голубком подстреленным ковыляет облако,грудь его забрызгана синим молоком.Память – это колокол с языком из войлока,память – это комнатка с низким потолком,соучастница разгула, догоревшая свечаили камера-обскура на соломинке луча!
НАГИМ ПЛЕЧОМ
Как человек — нагим плечом,крылом зимы вломилась птицав твою сумятицу, столица,крылом зимы белеет птицанад силикатным кирпичом.Она над тяжестью земной,над скверами — белей солонок, —она над алой голизнойбензозаправочных
колонок;и хорошо, что не могуя, в грузности своей отпетой,стать этой птицей, мыслью этой,пернатой этою кометойв декабрьском мертвенном снегу!Судьба у каждого своя,но ведь не всем дано вломитьсянагим крылом — как эта птица —в белесый холод бытия.
«Только несколько слов о печали, тревоге и смерти…»
Только несколько слов о печали, тревоге и смерти,и пускай говорят мне, что лексика эта дика,я отвечу одно: соловьиные трели умерьте,так диктует нам совесть, железная совесть стиха.Покривишь ты подчас и душой, и движеньем, и делом,но запомни одно – горьким словом нигде не солги!Мы с тобою летим к отдаленным морозным пределам,лжец, – отныне с тобой мы до смертного часа враги.Так диктует душе чепуха соловьиного лада,так вопит в темноте угнетенная жалобой суть, —ничего не хочу, ничего мне на свете не надо,только тронуть тревогу, бегущую в небе, как ртуть.
«Стучат твои часы, бессонны…»
Стучат твой часы, бессонны,мутнеет мир, тускнеет свет:так начинаются канцоны,когда и жизни в жизни нет.Обрывки звуков лезут в уши,мрачнеет полночь за окном,тревоги сердца – глуше, глуше,миг — и последним станут сном,преобразившим все томленья,все искушенья плотских сил,последним сном без пробужденья,который птицей в небо взмыл!
«Есть в посвистах чужого языка…»
Есть в посвистах чужого языкакакие-то неслыханные звуки,чужая боль, бессилье и тоска,чужие дни в преддверьи тайной муки.Не передашь их, не запишешь их,невнятных и беспечных, словно чудо, —но здесь рожден чужеязычный стихи истина является отсюда.Как боль моя, как жизнь моя горька,как мало дней еще сумел сберечь я, —холодные нисходят облакас чела полузабытого наречья.И я опять глаголы бед учу,в сады тревог своим пером вонзаясь,в чужие двери кулаком стучуи вижу, как растет чужая завязь.
«Слова уходят в ночь и тьму…»
Слова уходят в ночь и тьму,как больно сердцу моему,и как душа моя мертва,душа, взрастившая слова, –ей нет начала и конца,она совсем одна,высоким холодом свинцаона полным-полна.Возьми ее и донесидо граней злого дня,скажи ей: «Душенька, мерси,теперь прости меня!»
ПРИМОЛКШЕЕ ЖЕЛЕЗО
Настало время горьких слов,безумствуют стихии;как паровозы, под откослетят сердца людские,и ты летишь, и я лечу,и так легко задуть свечу,и так легко лежать в тишив краю черно-зеленом,и не мечтать, и не жалеть,и в день осенний шелестетьбагряноруким кленом!Скажи мне, сердце, если тыеще не под откосом:какие свойственны мечтывертящимся
колесам,о чем им шепчет телеграф,неслышен и поспешен?О чем рыдают в проводахзвенящие депеши?А ты молчишь, а ты нежнейпрощальных мартовских огней,живущих ночью черной,нежней всего – нежней меня,нежней сигнального огнянад утренней платформой!Ты ждешь: твое житье-бытьевсё так же бесполезно, –о сердце бедное мое,примолкшее железо.
Птица катится капелькой ртутнойнад базаром вещей и клевет,начинается сдержанно-мутныйомерзительно-мутный рассвет.Эта птица, как песня ребенка,бликом света на города лбах.Это боль на души шестеренкахзаскрипит, как песок на зубах.Не играйте с печалями в прятки,вы теперь уже не малыши.Ах, какие у нас непорядкив часовом механизме души.
«Не жди меня до темноты…»
Не жди меня до темноты,не погружай меня во тьму,не уверяй меня, что тыне сторож брату твоему.И в человеке у дверейпопробуй не узреть врага,и чужеземца обогрейтеплом родного очага.Он будет благ, он будет слеп,он позабудет о земном,он будет есть твой теплый хлеби запивать его вином.И, ломти темные деляи осушив кувшин до дна,уразумеет, что земляу всех одна, на всех одна.
«Есть даже в грусти – счастья проблеск…»
Есть даже в грусти – счастья проблеск,хоть беспросветность за плечами;есть у отрады иероглиф,есть иероглиф у печали.Они привязчивей собаки,они умеют сострадать:не в силах буквенные знакиих многогранность передать.Но ты пойми и опосредствуйих смысл и суть, как зыбь морей,по букварям великих бедствий,по чешуе календарей.
«Трудней всего понять простые вещи…»
Трудней всего понять простые вещи,которых не окутывает мгла,которые понятнее и резче,чем плещущие в тучах вымпела,чем ветер тот, который ими плещет,чем борозды морозного чела,прорезанные мудро и зловеще.
«Есть у сердца синий взгляд…»
Есть у сердца синий взгляд.Вход. Наощупь. Наугад.Только очи распахни.Только сердце наизусть.Ходят волны, как огни.Где ты, радость? Где ты, грусть?Вход. Наощупь. Наугад.Солнцевеющий конвой.Море, море, летний сад,сад – привой или подвой!И садовник в том саду,зарубежный садовод,видит дальнюю звезду,дольним именем живет.Мир и мгла в людских домах.Влага. Сырость. Черенки.Моря каменный размах.Тишина в людских домах.Сердце глохнет от тоски!