Я - душа Станислаф!
Шрифт:
– Пулевая рана!.. – пояснил Мераб.
Нам стало понятно, почему Агне не хотела просыпаться…
…Она родилась в польском городе Легница. Отец поляк ушел из семьи, когда ей исполнилось семь лет. Ушел не к другой женщине, а от ее мамы, изумительно красивой и женственной Эгле. Она полагала, что заслуживает большего, чем мог ей дать машинист скоростного поезда класса «Pendolino».} Родители по-прежнему жили в Вильнюсе, сюда она и перебрались с Агне, год спустя.
Эгле знала, чего хотела от жизни, и вскоре у Агне появилась своя комната в белом-пребелом домике в престижном районе Вильнюса, где старая городская архитектура восхищала. Подруг у мамы не было, а друзей, в основном, мужчин – много. И много ночей Агне засыпала одна. Когда же стала замечать маминых
Ее первые чувственные влечения к парням пришлись на время учебы в колледже. Желающих быть ее кавалерами было не меньше, чем открыто ухаживающих за ней – их числом Агне не уступала своей маме, такой же пленительной лицом и телом. Был у нее и первый сексуальный опыт, но не с парнем из колледжа. Может, она и унаследовала от Эгле, или переняла от нее предпочтения в возрасте и респектабельности взрослых мужчин – над этим как-то не задумывалась, да тот самый, первый, сексуальный опыт с известным в Литве рок-музыкантом она оборвала. Не понравилось, и не такой представляла себе мужскую любовную страсть. Тем не менее, чувственное влечение к мужчинам у нее не пропало, и в возраст девичества она входила желанной не одним десятком кавалеров и ухажеров и, к тому же, настоящей красавицей без макияжа. Знала об этом и нередко очаровывающей данностью банально пользовалась.
Не знала Агне лишь о том, что в их, с Эгле, доме однажды появится мужчина тридцати трех лет, не женатый, изысканно одетый во все черное и с манерами Зорро, только без маски известного всему миру героя. И при нем она прочувствует себя впервые слабой, беззащитной и униженной одиночеством. И, как-то, она признается в этом маме в том, что влюбилась с первого взгляда, и с тех пор ее сердце ранено одиночеством, – только имя своего Зорро ей не назовет. Не посмеет назвать, да и не смогла бы – это был мужчина Эгле. Это мама признается дочери, что по-настоящему влюблена в Йоноса, наконец-то, прочувствовала сладость от близости с ним, а ведь ей тридцать пять, хочет за него замуж и родить ему ребенка.
Новый 2018 год они встретят втроем. Эгле будет сиять, и порхать, как обычно говорят о таком состоянии влюбленной женщины, а ее наряд, нет, даже не намекал – кричал той ночью о желании близости с Йонасом. Такой счастливой она еще никогда не была, а жадность к удовольствию, которого она не испытала ни с одним мужчиной до него, казалась ей оправданной. Обманывала мужчин демонстрациями ложных чувств, обманывалась сама, что так уж искусна в роли куртизанки, но теперь все это в прошлом. Осталось лишь доиграть, всего-то, одну роль оскорбленной супружеской изменой супруги. 22 января прилетит из Штатов Эндрю, подарит ей обещанное свадебное кольцо с изумрудом, наверняка, еще что-то, а после… Будь что будет – после! Но Эндрю будет последним, кому курьер доставит собственное тело в качестве рождественского подарка и получит за это и его стоимость, и хорошие чаевые…
Наступивший новый год угнетал Агне близостью к Йонасу. За столом она касалась его невзначай, разговаривала с ним и даже любовалась осанистым видом своего Зорро, когда Эгле подходила к нему сзади, прижимала к груди, а он со сдержанной нежностью улыбался. И эта близость к женскому счастью мамы не радовала. Ей было невыносимо больно и вместе с тем стыдно за себя – вот она, какая, шальная любовь! И первая, позвавшая в дорогу наслаждений, и первая, что привела к несчастью. Ожидаемому, конечно, ведь Йонас был тоже влюблен в маму, но очень уж быстро заставившее себя прочувствовать.
Сославшись на позднее время, Агне удалилась к себе в комнату. Не прошло и получаса, как за стеной, в маминой спальне, звуки любовной суеты были безжалостны к ней и, будто нарочно, замедляли время. А еще, эта ночь открыла в Агне боль с клыками и когтями хищного зверя, а когда боль-зверь в ней успокаивалась, становилась маленькой-маленькой мышкой в ее душе и грызла, грызла, грызла изнутри…
…Шоумен Эндрю прилетел из Чикаго, как и обещал Эгле на Рождество, и вынужден был согласиться на встречу с ней только 22 января: Эгле – замужняя женщина! Ближе к ночи
Ее первый, по-настоящему возлюбленный, мужчина почти ничего о себе не рассказывал, но по тому, какие фокусы с картами он иногда показывал дочери, она предполагала, даже была уверена, что Йонас игрок в казино. Да он и приходил, обычно, под утро, а его манеры самодостаточного мужчины, глаза которого постоянно открыты и непонятны во взгляде, лишь доказывали: игрок! И, причем, игрок на большие деньги, и кому везет чаще, чем не везет.
Эгле полагала вернуться до прихода Йонаса, потому и сказала ему, когда он позвонил, чтоб не включал свет и насладился ею спящей и грезящей о нем, единственно желанным, во сне. Но, то ли забыла, то ли не предала этому значения – не отключила связь с дочерью, разговаривая с ней перед этим по телефону. Агне слушала щебет влюбленных, представляя себя на месте мамы. И чем ярче и чувственнее воображение рисовало картину, как она принимает Йонаса в себя…, тем рык боли-зверя в ней заглушал пронзительный писк мышки в страдающей душе.
Впервые она обратилась к богу, уняв в себе неверие, и попросила его о том, чтобы мама, как можно дольше, не приходила. Что-то подсказывало ей – Зорро придет раньше обычного. Он придет не к ней, но станет и ее тоже…
От Автора.
Йонас войдет в дом Эгле в полночь. Дверь в комнате Агне будет приоткрыта – девчонка спала, укрывшись с головой. Он повесит верхнюю одежду, едва припорошенную снегом, осторожно положит ключи от автомобиля на тумбочку в прихожей и отнесет розы в гостиную. Потом согреет себя чаем, после примет душ, а на пути в комнату Эгле легонько притянет к себе дверь спальни Агне и дверь бесшумно закроется.
Не включая свет, как и просила Эгле, он пройдет к постели – она спала в привычной для нее позе: на животе, обхватив руками подушку с боков, уткнувшись в нее лицом и раскинув потрясающе красивые ноги. Он знает что будет делать. По правилам игры, оговоренным с Эгле, он будить её не станет. Это должно произойти именно так – во сне. Возможно, Эгле этим самым искала себе оправдание за этот любовный шаг, долго считая его неприемлемым в отношениях с мужчинами. И, ранее, до смешного удивляясь тому, что даже ее бывший муж заговаривал с ней о такой близости… Но любовь к Йонасу открыла в ней самой новые, ранее не ведомые чувственные грани и подспудные страсти, отчего непонятное прежде, но настойчиво влекущее и требовательное телесное любопытство, теперь сладко обрывалось внутри нее желанием: позволить это сделать Йонасу…
Любовь – это и прикосновения. …Рук, губ – и глаза напротив приоткрывают душу для таинств ожидания в надежде: любима! И Агне задумала блестящий ход: она ляжет в постель матери и тогда руки и губы Йонаса откроют ей таинства ожидания неземного, во многом нафантазированного, но остро желаемого запретного плода. Она не сможет увидеть его глаз, но её тела будет касаться ОН, увлекая в новый, еще странный и неведомый для неё таинственно-влекущий мир.
Ах, как же Агне хотелось поверить в такое и быть желанной, пусть только и от своих опоивших надеждой чувств. Юность пьяна обманом и, оттого, воровка от неопытности и страха перед чувственными побуждениями – разве, можно за это корить? А если влюбляется детство, но в теле юной богини красоты и любви?.. Ничего этого Агне не знает – горит в постели чувственного наслаждения и готова сгореть в нем, и воскреснуть снова, какой угодно и кем угодно. Но – потом! Потом! И она лежит в комнате Эгле, в постели Эгле, не месте Эгле, в пеньюаре Эгле, не дыша, затаившись. Точно в засаде на голубку со сложенными крыльями, на саму себя, а Йонас – ее же силок и кисть калины. И это все – роскошь девичьих грез на крыльях того самого ожидания в томлении: хочу быть любима! А еще – момент полного безумия, когда тобой владеет неодолимая животная сила, когда мучительно хочется попасть во власть чего-то порочного, бесстыдного, но сладкого!