Я их всех убил
Шрифт:
– Но ведь наш неизвестный сказал, что он их всех убил, так?
– Мне показалось, или это ты говорил, что он типичный наркоман в ломке, который несет всякую чушь?
7
На пару Тома де Алмейда и Патрик Гора весили больше двухсот кило; два упитанных красавца, чьи личности были настолько же различны, насколько схоже телосложение. Де Алмейда, сын португальских эмигрантов, был большим любителем хорошей еды и вообще любых излишеств. Что до Гора, который вел курс дзюдо в клубе казармы, то его образ
Как бы то ни было, стоило этим верзилам где-либо появиться, такой дуэт притягивал всеобщее внимание.
Павловски позвонил Гора и попросил дождаться их с Максимом, прежде чем проводить осмотр квартиры.
Припарковавшись у дома Харла Коммегерлина, два жандарма пытались убить время. Де Алмейда совершил налет на ближайшую кондитерскую и теперь поглощал булочки с заварным кремом с такой скоростью, будто от этого зависела его жизнь. А Гора смотрел по мобильнику видео, в котором коуч по бодибилдингу восхвалял достоинства какой-то протеиновой добавки.
– А разве «Карл» пишется не через К? – выговорил Тома с полным ртом.
Патрик поднял голову и повернулся к напарнику.
– Вообще-то, да, но этого парня зовут Харл, – ответил он.
Де Алмейда запил последнюю булочку добрым глотком содовой и мотнул подбородком в сторону замедлявшей ход машины.
– Это, случайно, не Монсо с Павловски?
– Точно, они, – подтвердил Гора, чуть наклонившись в сторону, чтобы лучше рассмотреть.
– Перерыв закончен, – объявил Тома, смяв бумажный пакет с жирными пятнами и бросив его на пол машины к ногам Патрика.
Тот порадовался, что это не его автомобиль.
Дом номер тринадцать по улице Андре Терье нависал над входом всеми десятью этажами; фасад, заросший диким виноградом, придавал ему определенное очарование. Жандармы зашли в просторный вестибюль, чья лаконичная архитектура и декор не менялись со времени его постройки в шестидесятые годы, и поднялись на четвертый этаж.
Для Максима и Бориса было уже не внове, что никто не отозвался на их звонки и призывы, а потому дверь быстро взломали.
Внутри им в нос ударил затхлый запах. Похоже, квартиру не проветривали десятилетиями.
Предвосхищая просьбу напарника, Павловски с самым серьезным видом повернулся к нему.
– Максим, – спокойно произнес он, – сейчас нет времени на твои… методы. Нас четверо, быстро собираем первые данные, вызываем криминалистов и возвращаемся в бригаду. Часики тикают, а у нас практически ничего нет.
Ком в желудке молодого человека, прочно обосновавшийся там с самого утра, снова дал о себе знать. Он был разочарован, ему бы хотелось обследовать квартиру с закрытыми глазами, чтобы уловить все звуки и запахи, но Гора и де Алмейда, уже в латексных перчатках, перерывали комнаты, действуя, как пара слонов в посудной лавке.
Место производило унылое впечатление; везде было пусто, только у входа стояло старое, запыленное фортепиано, да в спальне был брошен наискосок с полным пренебрежением к законам симметрии пожелтевший матрас невнятного возраста.
Все
В конечном счете Борис, возможно, был прав: этот обыск не принес бы ничего существенного. Скорее всего, в бригаде им найдется занятие поважнее.
На обратной дороге напарники не обменялись ни словом. Павловски сосредоточился на дороге, а Максим составлял в уме скудный перечень данных, которые им удалось раздобыть. Непонятно, что может сработать, когда он станет задавать вопросы неизвестному и постарается привести достаточно веские доводы, чтобы понаблюдать за его реакцией. На данный момент у него не было ничего или почти ничего.
И только когда они подъехали к зданию бригады, Максим решил нарушить молчание.
– Мне хотелось бы допросить нашего парня, оценить его и заставить защищаться, – заявил он.
– Так и сделаем, – отозвался Борис, на ходу поворачиваясь к собеседнику. – Эмма говорила мне, что ты в этом спец.
– Да, название моей специализации звучит немного помпезно: я синерголог.
Борис вскинул брови:
– И что за этим стоит?
– Наука о невербальном языке, – пояснил Максим.
– Как это – невербальный язык? – удивился Павловски.
– Ну да. Следует знать, что коммуникация между человеческими существами осуществляется не только на словах. Кстати, на долю речи приходится не более десяти процентов информации.
– А оставшиеся девяносто процентов – это что?
– Эмоции, бессознательные проявления, запахи, выброс гормонов, подергивание рук и лицевых мышц: существуют тысячи механизмов, которые приходят в действие в теле человеческого существа, когда оно общается с другим.
– О’кей, – согласился Павловски, хотя про себя подумал: полная чушь.
Для Бориса Павловски, родившегося в России в восьмидесятые годы, не существовало ничего более эффективного, чем осязаемые и неопровержимые улики. Он терпеть не мог псевдонаучных методов и шарлатанских выкрутасов. Даже при наличии крепкой доказательной базы виновных – по его мнению – далеко не всегда удавалось отправить в тюрьму. Поэтому он считал, что основывать расследование на нелепой версии означало стрелять себе в ногу.
Когда напарники зашли в помещение следственной бригады, коллеги из других опергрупп лишь кивнули им в знак приветствия, не отрываясь от работы.
Подойдя к Эмме, Максим спросил:
– Ну, что нового?
Сосредоточенно глядя на экран своего компьютера, молодая женщина лишь приподняла голову и, увидев друга, послала ему широкую улыбку:
– Странное дело… а у вас?
– Тоже все странно. Мы провели обыск у Колина Вассарда, Иони Превиса и Харла Коммегерлина; их квартиры почти пусты. И все же какая-то связь вроде есть: у двоих мы обнаружили что-то вроде уголка для медитации.