Мастера ищу давно,знающего дело тонко!Без него я все равноноль без палочки и только.Мастер в поисках менятоже оттоптал конечности,он ведь тоже без меня —палочка без бесконечности.То-то буду встрече рад,то-то будет рад он встрече,радостно смыкая плечи,встанем мы при встрече в ряд.Станем, палочка с нолем,после сядем и нальеми навеки стакнемся,больше не расстанемся.
«В такие дни, в таком апреле…»
В такие дни, в таком апреле,когда
снега былой зимыв кострах весны давно сгорели,легко волнуются умы,несчастья легче переносятся,берутся легче городаи, как очки на переносице,неощутительна беда.Все думаешь: беда бедою,но ты тудою и сюдоюи вот, благодаря трудуты все же обойдешь беду.А теплая земля, парная!А сторона — кругом — родная!А в небе тучка навесная!И вот по ельнику идешьи, шишки сапогом пиная,уверенно, как будто зная,хорошего чего-то ждешь.
Ветка в банке
Зимняя обломанная ветказеленеет в банке на окне,и Адам (неправильно, что ветхий)снова просыпается во мне.Снова хочется давать названия,затевать сражение и труди по телефонам тем названивать,где столетья трубку не берут.Снова заново и снова сызнова,на котурны спешно становясь,понимаешь, что для неба синегос белою землей ты — связь.Зеленеет и с опережениемянваря на сотню с лишним дней,с подлинно весенним напряжениемветка, Зеленею вместе с ней.Выгоняю листики зеленые,испещряю белые листки.Банка с надписью «Грибы соленые»исцеляет от тоски.
«Не солонина силлогизма…»
Не солонина силлогизма,а случай, свежий и парнойи в то же время полный смысла,был в строчках, сочиненных мной.Стихи на случай сочинялись.Я их запомнил. Вот они.А силлогизмы позабылись.Все. Через считанные дни.
«Четыре экземпляра — мой тираж…»
Четыре экземпляра — мой тираж.Машинка пятый еле пробивает.Зато душа спокойна пребывает:тщеславие ее не вгонит в раж.И вот пока трезвонит пустобрехдля равнодушного к нему мильона,я выбираю самых лучших трехчитателей микрорайона.Я каждому вручаю по стиху,по вычитанному мною экземплярутак, как колхоз вручает пастухупрекрасную колхозную отару.Суров читатель, может быть, жесток,но что ни скажет — все мне будет сладко.А для себя я сохраню листок,четвертый листик из моей закладки.
«Хороша ли плохая память?..»
Хороша ли плохая память?Иногда — хороша.Отдыхает душа.В ней — просторно. Ее захламитьникому не удалось,и она, отрешась от опеки,поворачивается, как лось,загорающий на солнцепеке.Гулок лес. Ветрами продут.Березняк вокруг подрастает.А за ней сюда не придут,не застанут ее, не заставят.Ни души вокруг души,только листья лепечут свойски,а дела души — хороши,потому что их нету вовсе.
Новые чувства
Постепенно ослаблены пять основных,пять известных, классических,пять знаменитых,надоевших, уставших, привычных, избитых.Постепенно усилено много иных.Что там зрение, осязание, слух?Даже ежели с ними и сяду я в лужу,будь я полностью слеп,окончательно глух —ощущаю и чувствую все же не хуже.То, о чем догадаться я прежде не мог,когда сами собою стихи получались,ощущаяськак
полупечаль, полушалость,то, что прежде меня на развилке дорогпочему-то толкало не влево, а вправо,или влево, не вправо,спирая мне дух, —ныне ясно, как счастье,понятно, как славаи как зрение, осязание, слух.То, что прежде случайно, подобно лучу,залетало в мою темноту, забредало,что-то вроде провиденья или радара, —можно словом назвать.Только я не хочу.И чем стекла сильнее в очках у меня,тем мне чтение в душах доступней и проще,и не только при свете и радости дня,но и в черной беспросветности ночи.
Профессиональное раскаяние
С неловкостью перечитал,что написалось вдохновенно.Так это все обыкновенно!Какой ничтожный капиталдушибыл вложен в эти строки!Как это плоско, наконец!А ночью все казалось:срокиисполнились!Судьбы венец!Отказываюсь от листка,что мне Доской Судьбы казался.Не безнадежен я пока.Я с легким сердцем отказался!
Желание
Не хочу быть ни дубом, ни утесом,а хочу быть месяцем маемв милом зеленеющем Подмосковье.В дуб ударит молния — и точка.Распилить его могут на рамы,а утес — разрубить на блоки.Что касается месяца маяв милом зеленеющем Подмосковье,он всегда возвращается в Подмосковье —в двенадцать часов ночикаждое тридцатое апреля.Никогда не надоесть друг другу —зеленеющему Подмосковьюи прекрасному месяцу маю.В мае медленны краткие рекизеленеющего Подмосковьяи неспешно плывут по теченьюоблака с рыбаками,рыбаки с облакамии какие-то мелкие рыбки,характерные для Подмосковья.
Вместо некролога
Я перед ним не виноват,и мне его хвалить не надо.Вот вяловат и вороват,цвет кожи будто у нанайца,вот непромыт, но напрямикпо лестнице он лезет славы.Из миллиона горемыкодин остался, уцелел,оцепенел, оледенел,окаменел, ополоумел,но все-таки преодолел:остался, уцелел, не умер!Из всей кавалерийской лавыон только доскакать сумел.В России пьют по ста причинам,но больше все же с горя пьюти ковыряют перочиннымножом души глухую дебрь.О справедливый, словно вепрь,и, словно каторга, счастливый!О притворявшийся оливойи голубем! Ты мудр и зол!А если небеса низвелна землю — с тем, чтоб пнуть ногою.Хотел бы одою другоютебя почтить. Но не нашел.О возвращавшийся из адаи снова возвращенный в ад!Я пред тобой не виноват,и мне тебя хвалить — не надо.
«О волосок! Я на тебе вишу..»
О волосок! Я на тебе вишу.Соломинка! Я за тебя хватаюсь.И все-таки грешу, грешу, грешу,грешить — грешу, а каяться — не каюсь,Я по канату море перейду,переплыву в лодчонке — океаны.А если утону и упаду,то обижаться на судьбу — не стану.В тот договор, что заключен с судьбойвключен параграф, чтоб не обижатьсяи без претензий выслушать отбой,уйти из слова,с музыкой смешаться.Но все-таки, покуда волосокне порвани пока еще соломинкиостался на воде хотя б кусок,не признаю элементарной логики.Не признаю!