Я (не) ведьма

Лакомка Ната

Эрик кусал губы и отвел взгляд.

— Вам запретили говорить об этом, понимаю, — сказала я мягко. — Дело ведь в вашем короле… Что с ним не так, Эрик? Не молчите, успокойте мое сердце и облегчите свою душу…

— Вы нужны им, — сказал он, мучаясь. — Потому что… потому что…

— Потому что я — дочь Кандиды дель Стрига? — подсказала я осторожно, чтобы не спугнуть его, если он решил говорить.

— Да, — прошептал Эрик, глядя на меня больными глазами. — Они думают… они уверены… что вы, миледи… Что у вас огромные колдовские силы.

Он

сказал это — и замолчал, словно выжидая. А я… я не торопилась с ответом. Они уверены, что я — колдунья. Что я — ведьма. Мои родственники по материнской линии были казнены именно за подозрения в колдовстве. До сих пор инквизиция бдит, отслеживая колдунов. И вдруг королевская семья Баллиштейна ищет в жены своему королю именно колдунью?

— Но я не ведьма, — произнесла я тоже шепотом. — Я совсем не ведьма.

— Я знаю…

Чего они хотят от меня?

— Миледи… — пробормотал он покаянно, и мне показалось, что он сдался — вот сейчас он скажет правду, сейчас…

Но кто-то промчался по двору — и между мною и юным рыцарем встал сэр Эдейл. Мой взгляд теперь упирался ему в грудь, и я медленно подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Тебя отец зовет, Эрик, — бросил рыцарь через плечо, не сводя с меня глаз. — Почему я постоянно должен тебя искать? Быстро отсюда! — он шикнул на юношу, как на котенка, и Эрик уныло поплелся ко входу в замок.

Останавливать его было бессмысленно, к тому же, сэр Эдейл возвышался надо мной, как гора, и не торопился уходить, желая, видимо, что-то сказать.

— Вы хотели сбежать, леди? — спросил он, когда Эрик скрылся под сводами замка. — Разве это достойно дочери короля?

— Вы приписали мне то, чего я делать не собиралась, и сразу же обвинили в недостойности? — парировала я. Но сэр Эдейл мне не поверил:

— Что он наболтал вам? — спросил он грубо.

Я не ответила, разглядывая его. Он так сурово сжимал губы, словно не целовал меня всего несколько дней назад, обещая туфли и жениться. Мужчины! Бесчувственные существа, бессердечные, для которых женщина — лишь вещь, которую можно купить, продать, обменять на рубины…

— А что вас так взволновало? — спросила я, когда он уже кипел, желая услышать мой ответ.

— Леди, — он чуть наклонился ко мне, — хочу напомнить, что вы дали согласие на брак, и я уже заверил своего короля, что все договоренности между Баллиштейном и Санлисом достигнуты.

— Да, ваш король вряд ли похвалит вас, если вы напрасно растратите его богатства. Понимаю ваш страх.

— Мой — что? — он придвинулся еще ближе, как будто не расслышал. — Страх? Это вы так пытаетесь меня оскорбить?

— Ну что вы, — сказала я холодно. — Разве я осмелюсь?

Он отстранился, и на лице его промелькнула тень сомнений. Похоже, он сильно подозревал насмешку. И не ошибся. Мне хотелось уязвить его, растравить до черной злобы. Никогда даже к мачехе я не испытывала такой ненависти.

— Вы обижены, — сказал он, и я мысленно

похвалила его за догадливость. — Что этот болтун сказал вам? Он вас расстроил?

— Если вы о сэре Годвинсоне, то к чему расспрашивать меня? Ударьте его еще раз — и он всё вам расскажет. Эдейл помедлил, но ничуть не смутился.

— А, так вы его пожалели, — сказал он с нехорошей усмешкой. — Пожалели, что я немного подпортил ему смазливую физиономию? Но уверяю, он это заслужил. Никому не позволено болтать о своем сюзерене.

— Неужели? А если я скажу, что ваш король и брат — чудовище? — я сказала ему это в лицо, с вызовом, открыто, не думая о приличиях, о родовой чести и о моей собственной безопасности. — Что вы сделаете? Тоже ударите меня?

Несколько секунд мы буравили друг друга взглядами, тяжело дыша, но Эдэйл опомнился первым. И отступил. Отступил на шаг, но глаза не отвел.

— Чед — не чудовище, — сказал он мрачно и глухо. — Я клянусь вам в этом.

— Ах, оставьте! — зло рассмеялась я. — Мне известна цена вашему слову! Сегодня вы говорите одно, завтра другое — все зависит от того, с какой стороны ветер подует.

На этот раз мне удалось его уязвить — он на мгновение потерял дар речи, а потом оглянулся — совсем как Эрик, когда уговаривал меня бежать, схватил меня за плечо и в два счета затащил за угол конюшни, где нас не могли видеть из окон и со двора замка. Я попыталась вырваться, но он притиснул меня к стене, заставив пересчитать все неровности бревен позвонками, и произнес сквозь зубы:

— Наверное, нам надо объясниться?

— Уверены, что надо? — поинтересовалась я. — По мне, вы и так слишком много сказали. Пора бы и помолчать.

— Нет, я и так слишком долго молчал, — глаза его запылали, и сам он весь горел, как тогда, когда обнимал меня в своем шатре.

Ни один мужчина никогда не прижимал меня так крепко, так близко, так жарко, как этот… Я задыхалась в его объятиях, но почему-то мне совсем не хотелось из них освобождаться. Наоборот. Хотелось обнять его за шею, прижаться щекой к щеке и… растаять от счастья. Лишь из упрямства я уперлась рыцарю ладонью в грудь и почувствовала, как быстро и тяжело бьется его сердце.

Дурман, затуманивший мое сознание, очень походил на колдовство, как его описывали в детских сказках — тело мое отказалось повиноваться, и ноги, которым полагалось бежать и подальше, словно приросли к земле. Но, призвав на помощь всю свою волю, я перебила Эдейла:

— Мне всё известно, — сказала я жестко, чтобы он не почувствовал моего смятения. — Вам приглянулась девица, и вы даже соизволили одарить ее вашим драгоценным вниманием, но отступились сразу же, когда узнали, что девица нужна вашему брату… ах, простите — королю. Мы это уже выяснили, и я об этом уже забыла. Не надо повторяться. Найдете другую девицу, которая будет в восторге получить от вас пару туфель и парочку самоцветных камешков, но не стоит больше беспокоить меня…