Я (не) ведьма

Лакомка Ната

Из зеркальной поверхности на меня смотрела женщина в красном платье, с рыжими волосами, убранными в золотую сетку. Платье искрилось и сверкало, но еще ярче блестели рубины ожерелья. Куда там камням в ожерелье мачехи! Мое ожерелье не стыдно было надеть и самой королеве! Ах, так ведь теперь мне предстоит стать королевой…

Мысли путались, и я решила, что слишком переволновалась и устала от этих волнений.

— Если захотите пить, у меня с собой кувшинчик с лимонной водой с медом, — сказала Эдит. — Только мигните, и я незаметно вложу его вам в руку.

Я

кивнула, но пить мне совсем не хотелось, хотя губы были сухими.

В двери постучали и появилась леди Готшем — в новом платье, вся в золоте, а на шее красовались подаренные баллиштейнские рубины. Глаза мачехи на вспыхнули, когда она увидела мои рубины, но благоразумие одержало верх над алчностью, и она скромно потупилась, пригласив меня следовать за ней — все уже ждали в церкви.

Эдит и Хайди поддерживали меня под руки и, хотя в этом не было необходимости, я не воспротивилась их помощи. Пусть помогают, если хотят…

Мы спустились по центральной лестнице, внизу которой собрались все слуги, чтобы проводить меня. Они не осмеливались прощаться со мной и желать доброй семейной жизни, но мне были не нужны их поздравления и прощания. Наверное, где-то здесь был Донован, но я посчитала, что мы уже попрощались — к чему лишние неловкие слезы и ненужные слова?

До самой церкви расстелили ковры, хотя в этом не было необходимости — день стоял ясный, солнечный, и небо было той отрадной голубизны, какая бывает только поздним летом, в преддверии осени.

Гостей было немного, но церковь до самых дверей. Я увидела злое лицо Ольрун, восторженное — Стеллы, довольное лицо отца, а потом увидела сэра Эдейла, ждавшего меня у алтаря.

Мачеха отступила в сторону, и отец взял меня за руку, чтобы, согласно обычаю, передать мужу — или тому, кого муж посчитал нужным прислать вместо себя.

Мы с отцом шли медленно, соблюдая торжество момента, позволяя гостям налюбоваться нашими богатством и роскошью. Я слышала, как завистливо ахали дамы за моей спиной, но все это не имело значения. Это как будто происходило где-то очень далеко, а мне… мне нужно было встать перед священником и сказать «да». Всего-то одно короткое слово, но очень важное слово.

Отец что-то проникновенно говорил сэру Эдейлу, вложив мою руку в его ладонь, но и это казалось мне неважным.

— Мы собрались здесь, чтобы заключить союз между женщиной, — начал священник, — и мужчиной, и если кто-то хочет возразить против этого — пусть говорит или замолчит навеки.

Обычная фраза, всего лишь дань обряду. Священник хотел уже продолжать, но тут раздался звонкий голос Ольрун:

— Этот брак не может быть заключен! Кирия — незаконнорожденная, и поэтому старшей принцессой являюсь я! Я должна быть на ее месте!

— Ольрун! Ты ополоумела?! — услышала я голос отца. — Уведите ее! Но моя сестра не желала молчать.

— Это я должна быть невестой короля, — завопила она, потому что две фрейлины леди Готшем уже схватили ее под мышки, готовясь уволочь вон из церкви. — А Кирия недостойна называться принцессой и королевой! Дитя отвечает

за грехи матери, пусть она ответит за грех своей матери-блудницы!

Наверное, то, что она сказала, было очень обидно. Но я не почувствовала обиды — только раздражение, что сестра прервала обряд так недостойно. Я оглянулась через плечо, посмотрев на нее неодобрительно. Мачеха так побледнела, что лекарь суетливо подсунул ей под нос нюхательные соли в стеклянном флакончике, а отец фальшиво улыбался, пытаясь объясниться с баллиштейнцами. Гости зароптали, как будто им сообщили какую- то особую новость. Всем и так было известно, что я- незаконнорожденная. К чему такой переполох?

Я равнодушно наблюдала, как тащат к порогу мою упирающуюся сестру, и вдруг сэр Эдэйл громко сказал, повернувшись к алтарю спиной:

— Остановитесь! — он спрыгнул с возвышения, на котором мы стояли и пошел по направлению к Ольрун. Мачеха ахнула, прижав руку к пышной груди. Отец затрусил рядом с рыцарем, повторяя одно и то же:

— Это недоразумение! Это всего лишь недоразумение!

Но фрейлины, повинуясь окрику, остановились. Не выпуская, правда, Ольрун, хотя она и пыталась избавиться от них.

Эдейл встал напротив Ольрун. Та притихла, жалобно пискнула и втянула голову в плечи. Мачеха шагнула вперед, словно бросаясь на ее защиту, но отец удержал ее, что-то торопливо зашептав на ухо.

— Леди Кирия Санлис — невеста короля Баллиштейна, — объявил тем временем сэр Эдейл и медленно обернулся, обводя тяжелым взглядом притихших гостей. — Если бы вот эта леди, — он неуважительно ткнул пальцем в сторону Ольрун, — была рыцарем, я бы вызвал ее на поединок до крови. Но так как она девица, я предлагаю любому, кто думает так же, как она, принять мой вызов.

Он ждал, но ответом ему было гробовое молчание. Наши рыцари, как один, опустили глаза в пол.

— Не надо горячится, — воскликнул отец нарочито весело. — Это всего лишь недоразумение! Гого, — сказал он в сторону мачехи углом рта, — выведи ее немедленно!

— Значит, решено, — сэр Эдейл вернулся к алтарю, ступая широко и крепко, и я залюбовалась его походкой — так и должен идти настоящий рыцарь. Настоящий, благородный, верный рыцарь.

Мачеха вытолкала Ольрун вон, но на них уже никто не обращал внимания. Все смотрели только на сэра Эдэйла. Я тоже смотрела на него, а он встал на прежнее место, рядом со мной, и приказал:

— Продолжайте обряд, святой отец. Прошу вас, госпожа старшая принцесса, — он с поклоном подал мне руку, и я приняла ее.

— Если все уже сказано, — произнес священник дрогнувшим голосом, — наденьте фату на невесту, я начинаю обряд.

На меня набросили фату — несколько ярдов воздушного газа, расшитого серебряной канителью. Таков был обычай — перед алтарем девушка скрыта ото всех глаз, и потом лишь муж снимает с нее покров для первого поцелуя. Священник начал венчальную молитву, но я не слушала его, как не слушала до этого отца. Я смотрела на сэра Эдэйла не отрываясь, а он не мог рассмотреть под фатой моего взгляда.