Я пас в СССР! 2
Шрифт:
Белые валенки, которые она вынесла из кладовки, даже мне понравились, у меня-то — обычные черные. Забрал их, сказав ни о чём не беспокоиться и пообещав зайти завтра утром, отправился домой. Затем, короткими перебежками, добежал до деда Арлена, выпросив у него старый овчинный тулуп, который мне был в самую пору, а потом — к маме в КБО. Швеям оставил валенки подруги с подробными пожеланиями, как их следует обтянуть тканью, на которую следует пристрочить пару патчей. Швеи-мотористки идею патчей, как аппликаций из ткани восприняли не то что положительно — с интересом. И пообещали всё к вечеру сделать в лучшем виде, после чего мама прогнала меня домой, чтоб не стоял над душой и не мешал
Своими валенками занялся собственноручно, не стал изобретать велосипед — развел известки погуще и на каждом валенке вывел «AC/DC» с молнией вместо черточки. Из чулана вытащил на свет божий три потрепанных жизнью школьных портфеля и безжалостно вырезал из них замки. Прикинул так и сяк — трех было мало, сходил к соседям и обзавелся ещё одним портфелем, с которым обошелся так же безжалостно. Затем спорол с тулупа пуговицы и понял, что сам тут ничего не сделаю, поэтому прихватил тулуп, застежки, бутылку самогона и направился к безногому инвалиду Аниське, который славился тем, что чинил обувь выше всяческих похвал, если уж совсем люто не запивал.
Четыре замка от портфелей Аниська присобачил мне за полчаса, пригласив заходить ещё, с любой блажью, которая мне в голову взбредет, главное — чтоб с самогоном. До прихода мамы успел на спине тулупа написать всё той же известкой (понятно, что нестойко держаться будет, но что мешает время от времени подновлять, а то и что-нибудь новое рисовать или писать, под настроение): «Воля або Смерть!» и сверху — схематичное изображение двух костей, череп не стал пытаться нарисовать. С моими-то натянутыми четвертками по черчению и рисованию — не до изысков и художеств, и так сойдет. А вечером мама принесла преобразившиеся до неузнаваемости валенки для Лены. Такое, бабочки и цветочки, я себе это немного иначе представлял, но для девчонок сойдет…
На следующий день на нас вначале косились, за спиной пересмеивались, но открыто пальцем тыкать опасались. У меня всё-таки и братьев полдеревни, и давно показал школьному сообществу, что и за себя, и за подружку — постоять смогу, за мной не заржавеет. И то, что я на короткой ноге общался с Равилем и афганцами, не говоря уж о тесном знакомстве с гремевшим теперь на весь Союз музыкальным коллективом «Явь и Навь», работало на авторитет, вместо коллективной травли в рядах детей зародилось сомнение. А через несколько дней, намерзшись и глядя на нас, школьная мода в одночасье и бесповоротно изменилась. Я и сам такого эффекта не ожидал, что старшеклассники начнут приходить на занятия в изрисованных известкой телогрейках (тулупы были не у всех, а вот с фуфайками проблем не было). Со своим позаимствованным у анархистов слоганом я ещё поскромничал, мои последователи совсем ничего не стеснялись, давая волю разнузданной и буйной фантазии…
Весной, когда сугробы только-только начали оседать под солнцем и первые сосульки появились, Равиль обрадовал:
— Ещё до лета утвердят закон этот, чтоб обогащаться можно было на всем, информация из надежных источников!
— О индивидуальной трудовой деятельности, Равиль!
— А я как сказал? В общем, директор совхоза под строительство, вернее, под достройку клуба столько фондов выбил, что девать некуда. И лесопилка у нас вполсилы работает, неэффективно. Как утвердят закон, создаем молодежно-жилищный кооператив, вовлекаем в него односельчан и начинаем строить коттеджи: на три конца деревни будем рассчитывать и минимум три улицы. Ты-то сам как, хочешь из двухкомнатной квартиры в коттедж благоустроенный переехать? С запасом будем строить, задел на переезд людей из «братских» республик
— Отлично! Я уже и сам подумывал, у меня Саша подрастает, ей отдельную комнату надо. И мамка заневестилась, с вашим, кстати, колобродят за стайкой по вечерам, как дети, право слово. Слушай, Равиль, а можно нам два коттеджа, один на вырост?! Вы обещали всяческое содействие так-то, а мне в девяностом, как поженимся, не хочется по съемным углам мыкаться! И это: что за дома, проекты есть уже? Я и сам могу изобразить, доводилось прикладывать руку к такому. А то представляю, что там за проекты времен позднего социализма — коридор на полдома и кухня такая, что не развернуться…
— Нормально все с проектом, не лезь туда, по ходу дела, когда строить будем, сделаешь как хочешь, будет тебе домик в деревне на будущее. А ты, значит, в курсе что мать твоя того: с нашим бойцом встречается? Он парень хороший, а что не женат, так с бывшей не сложилось, поэтому и приехал сюда, ты не против, получается?!
— А чо я против буду? — Пожал я плечами. — Люди взрослые, маме тоже одной мыкаться не сладко, да ещё с нами двумя на шее. Совет да любовь, как говорится, раз обоюдная симпатия присутствует, я только за. Только смотри, не дай бог что-то не так пойдет, начнет маму обижать, так я его лично того: выселю и подальше!
Тем же вечером обрадовал маму, вначале рассказав про грядущее создание МЖК, затем добавил:
— Бери, в общем, своего сержанта или кто там он у тебя, прапорщик? Бери его в охапку и дуйте в сельсовет расписываться, ну и на нас справки собери, что мы безотцовщина и что там потребуется. Не удивлюсь, что к осени уже в новый дом заедем, вот свезло так свезло с директором, да, мам?!
— Лейтенант он у меня! — Вскинулась мама, тут же ойкнула и прикрыла заалевшие щеки ладонями. — А ты откуда знаешь?! А Сашка знает? А ты не против будешь?
— Трудно не узнать, — самодовольно заметил я, пряча улыбку. — по полтора часа сейчас корову доить ходишь, и я уже забыл, когда в стайку ходил навоз убирать. Саша не знает, скорей всего, пока, но это дело времени — скоро просветят, в деревне же живем. Давайте, узаконивайте отношения, он, кстати, насколько тебя младше?
— Он старше! На полтора года! — С гордостью поведала мама и с преувеличенной энергичностью начала хлопотать на кухне.
В комсомол, кстати, меня так и не приняли — там многое сыграло роль в нежелании актива школьного отлучить меня от молодежной организации. Начиная от моего активного неучастия во всех общественных мероприятиях и яростного противодействия историка, заканчивая тем, что меня обвинили в создании нездорового ажиотажа в школе, что выразилось в том, что эпидемия неформального стиля (самое главное — при минимуме затрат и из подручных материалов, в отличии от покупных джинсов) одежды мало того, что приобрела нездоровый ажиотаж на селе, но и на город перекинулась — надо поосторожней с влиянием на умы…
Ещё очень обрадовали выпускные экзамены за восьмой класс: всего то русский язык устно и письменно, да алгебру с геометрией пришлось сдавать, закончил учебный год хоть и не отличником, но зато почти без троек и благополучно перешел в девятый класс. А в середине июня — сразу после скромного выпускного (не сравнить с моими в конце девяностых) — бросил всё и опять пошел подпаском к дядьке, для баланса ощущений. Утомил меня это год: помимо учебы — ещё и пиши, что запрашивают, вроде бы за почти год из человека всю имеющуюся информацию можно вытащить, но действительность превзошла все ожидания. Так что взял своеобразный тайм-аут перед девятым классом, что не избавило меня от ежедневного написания пространных воспоминаний о, надеюсь, несостоявшемся будущем…