Я пас в СССР! 2
Шрифт:
Как холодным душем окатил Михаил Леонидович, в конце обнадежив. Дружно и мрачно замолчали, думая каждый о своем; не знаю, о чем размышляли мои собеседники, а я ещё со времени встречи на карельском перешейке в глубине души верил, что в этом мире история пойдет по совсем другому пути. Слова Майора, о ракетной системе залпового огня, с одной стороны грели сердце. А с другой — внушали опасение: это же военные, как бы они в попытках сделать лучше ещё больше дров не наломали. Так что появление Хазина обрадовало донельзя, значит, не только о репрессиях задумываются, раз со всех сторон проблему рассматривают и различных специалистов
А Михаил Леонидович — с какого ракурса не посмотри — человек образованный и интеллигентный, так что можно надеяться хотя бы на мягкую посадку того, что останется от СССР, о сохранении Союза я и не мечтал. Тут память подкинула картинку из будущего, где Хазин в одном из своих роликов, в очередной раз клеймя компрадорскую политику Центробанка, делился своим видением того, как правительство должно обеспечивать работу чиновников. Недобро поглядывая из-за линз очков, вспоминал, как это происходило при Октябрьской революции, когда суровые мужчины в кожанках и с маузерами — расстреливали занимающихся саботажем бывших хозяев жизни без всякого сожаления.
— А ты не боишься, Вань? — Внезапно спросил Хазин, вызвав у меня недоумение.
— Чего?
— Да хоть того, что слишком многое знаешь. — Разоткровенничался Михаил Леонидович. — Меня вот сразу предупредили о последствиях, даже никаких бумаг подписывать не пришлось. Сразу понял, чем чревато будет предательство. Но и остаться в стороне не смог, слишком уж интригующее всё это вышло, так что мы сейчас все как в подводной лодке.
— Мда, — огорчился я. — так то это меня Равиль просил вам шизу не прививать, ну вот чо началось, нормально же сидели! А так, конечно боюсь, я же не дурак, хоть и гуманитарий. По крайней мере, больше опасаюсь того, что история повторится, а сейчас моя совесть чиста: сделал всё, что мог. А не аферы принялся мутить всяческие или, того хуже, свалить за бугор! Кстати, Михаил Леонидович, раз уж пошла такая пьянка, давайте совместное предприятие организуем!
— Я вам сейчас организую! — Добродушно скомандовал Равиль. — Не ссыте, правильно Миша заметил — мы в одной лодке, и ликвидировать вас есть приказ только в случае предательства прямого или угрозы вашего похищения, дабы предотвратить утечку информации на сторону!
Ну спасибо, успокоил! Хотя я сразу нечто подобное предполагал, так что открытием откровение Равиля не стало. К месту вспомнил ещё одну песню, которую с большим трудом частично воссоздал, думая порадовать Колю и коллектив «Яви и Нави», почему бы не опробовать вначале в узком кругу? Так что через десять минут на три голоса с Равилем и Хазиным огласили стены интерната дружным и совсем не музыкальным ревом, зато от души:
'Ведут нас ко Христу дороги узкие
Мы знаем смерть, гонения и плен
Мы — русские, мы — русские, мы — русские
Мы всё равно поднимемся с колен
Ведут нас ко Христу дороги узкие
Мы знаем смерть, гонения и плен
Мы — русские, мы — русские, мы — русские
Мы всё равно поднимемся с колен!' Ж. Бичевская.
На поднятый шум подтянулась ещё одна городская коллега Хазина и соседка (как хорошо, что больше в интернате никого не было, особенно школьников), учительница химии, только что после университета. Светлана Павловна, как она представилась в процессе знакомства.
— Пить будешь, Светлана
— Ой, вы что, со школьником? Это же аморалка! — С восторгом пискнула субтильная преподавательница. — Наливайте!
Несмотря на отлично проведенный вечер, до дома я добрался вполне благополучно, всю дорогу негромко напевая на мотив какой-то революционной песни: «И Хазин — такой молодой, и ГеКаЧепе впереди!» И даже дома не спалился, прошмыгнув тихой сапой в нашу с Сашей комнату, где с удовлетворением уснул, без всяких мыслей и раздумий, можно сказать — завтрашний день знаний отметили…
Ну а сюрприз, обещанный моей ненаглядной, оказался её новой и модной стрижкой, сделанной в городе без меня. На что я на линейке в честь первого сентября — сразу обратил внимание, безо всяких подсказок и полунамеков. Да и немудрено: её роскошная грива светло-русых волос превратилось в аккуратное каре, как у Натальи Варлей. Жалко, конечно, былое великолепие, но и так неплохо. Да что там неплохо — отлично просто! Правда, к её новому образу развращенное двадцатым веком сознание непроизвольно подставляло чокер и обязательно черного цвета, что в сочетании с цветом волос — гарантировало убийственный и неповторимый эффект. Осталось убедить Лену и окружающих, что черное короткое ожерелье, плотно обхватывающее шею, это совсем не ошейник! Хотя и очень похоже…
Глава 5
Глава 5.
Осень 1987 г. — весна 1989 г.
Михаил Леонидович проработал школьным учителем учебный год, тютелька в тютельку, и в конце мая покинул Петропавловку. Я уже от него устал, если честно, под конец. Все жилы вытянул, напоследок пристал с этим объединением Германии, особенно с подробностями, в которых я был ни ухом ни рылом. Он, однако, вытянул всё, что я об этом знал, на зависть иным гипнотизерам.
— Объясни мне, — горячился Хазин. — как это ссыкливое убожище, которое все, по твоим словам, заметь, делал по указке западных кураторов, пошел на такой шаг?! Это же в корне противоречит интересам как Англии, так и Штатов!
— Мне почем знать, я свечку не держал! Может компромат какой убойный был, а может и через Раису Максимовну зашли, сами же знаете, что и в рядах западного истеблишмента нет никакого согласия, каждый свой край одеяла на себя тянет. Чо было, то и рассказываю. На мизер я иду, сколько там у меня уже?
— Хорошо подумал? Безумству храбрых поем мы песню! — Михаил в предвкушении потер руки. — Сейчас снова тебе насую взяток!
Да, пристрастились к преферансу, есть грешок. От пространных отчетов меня наконец-то избавили, а Михаила Леонидовича я посещал как по расписанию — несколько раз в неделю, под предлогом репетиторства. И если поначалу и вправду подтягивал меня без всякого снисхождения по школьной программе, то вскоре это дело бросил, убедившись, что и без него с этим всё хорошо. Так вот и начали — под карты разговаривать о геополитике, экономике и прочем, вплоть до самых похабных вещей, интересных мужикам в любое время и эпоху. Причем пульку расписывал я, а Хазин периодически конспектировал то, что я ему наговаривал. Кипу пухлых общих тетрадей исписал, и это только при мне, с сентября по май. Подозреваю, что и после моего ухода без дела он не сидел.