Я пас в СССР! 2
Шрифт:
— Про жидомасонов, мировое правительство и борьбу кланов Ротшильдов и Рокфеллеров!
— То, что раньше считалось конспирологической чушью и теорией заговора, со временем находит подтверждением и перестает быть таковым, становясь обыденностью! — Назидательно объяснил я ему на ходу.
— Ну вот пусть своим умом и доходит, нечего в этом направлении подталкивать, — меланхолично завершил спор Равиль. — Ну вот и пришли, стучи, у меня руки заняты.
Дверь нам открыл какой-то совсем уж молодой товарищ, поразительно похожий на актера, игравшего Шурика в комедиях Гайдая. Только что телосложением посолидней, да очки представительные, сразу видно — что не советского производства.
—
— Заходим, заходим, нечего на пороге стоять! — Принялся подталкивать меня куратор, тесня незнакомца. — Ты чего, Ваня, своего любимого авторитета не узнал, на которого то и дело ссылаешься? А вы, Михаил Леонидович, вас же предупреждали о возрасте объекта и его несоответствии реальному, чему удивляетесь?
Уже затолкав меня в тесную однокомнатную квартиру и прикрыв за собой дверь, Равиль без всякого стеснения подошел к столу и принялся выгружать из него деревенские припасы, в конце водрузив со стуком две бутылки настойки. А я, со смутными проблесками узнавания и возникшей неловкостью, удивился:
— Хазин?! А чего вы такой молодой? А как вы здесь, Михаил Леонидович?! Очень приятно, Иван!
— Ну-с, вы тоже сединой не щеголяете, молодой человек, как я успел заметить! — Молодой Хазин после моего представления преодолел первоначальную растерянность, протянул руку и продолжил. — А здесь я благодаря некому провидцу, я так-то тихо-мирно занимался теоретическим обоснованием прикладных задач химической физики в своем институте, как вдруг на меня выходят люди, огорошивают тем, что я в будущем стану известным экономистом и даже публичным лицом. Было чему удивиться, а затем сделали такое предложение, что вот я здесь. Вот ты бы сам, Иван, как тебя по отчеству, кстати, а то неудобно этак панибратски, мы же взрослые люди здесь все, смог бы от такого предложения отказаться, заглянуть, пусть и краем глаза, в грядущее?
— Александрович. А вот по поводу того, как бы отреагировал на вашем месте, затрудняюсь ответить. Мне в этом возрасте только ларек подломить предлагали или магазин обнести, это если из интересных мероприятий. А давайте на ты, Михаил Леонидович, без излишних церемоний, к тому же, как вы изволили заметить, все мы здесь взрослые…
— Давайте к столу! — Скомандовал Равиль, накрывший поляну и уже отрывший одну из бутылок. — За знакомство бахнем, успеете ещё друг другу дифирамбы пропеть, времени у вас достаточно будет!
— Ой, а мне мама сало положила, я ведь не знал, и ты мне ничего не сказал! — Обратился я с упреком к Равилю, чем вызвал вспышку негодования у Хазина.
— Иван, я уже составил о вас представление, как о яром антисемите, таки шо, вы сало для бедного еврея зажали?
— А вам можно разве?! — Растерялся я.
— Я в первую очередь советский человек! И уже потом еврей, что за предубеждение? Я же не запрещаю тебе водку пить, так как понимаю, что только де-юре не положено, а де-факто ты меня почти в два раза старше, так ведь?
— Почти. Извини, это у меня нервное. Не ожидал вот так, да ещё в такой неформальной обстановке встретиться. Я ведь вас, тебя то есть, несколько лет на ютубе смотрю, не скажу, что фанат и верный последователь, но многое из ваших умозаключений близко. Давайте, за знакомство и дальнейшее плодотворное общение и сотрудничество!
Застучали вилки и заработали челюсти, что совсем не помешало Хазину в процессе неуемно любопытствовать. Как выяснилось, большинство из того, что я писал, было ему знакомо. И немалую часть как раз приходилось писать по его запросам. Как он сам признался, никогда до этого не думал связать свою жизнь
Само собой, мне было интересно, что сподвигло даже не самого Михаила Леонидовича (не по своему хотению приехал явно, а с одобрения группы товарищей, занимающихся мной) — переселиться в нашу провинцию. Я ведь, со своими отчетами и и воспоминаниями — не для галочки работал, а душу вкладывал, вспоминая все, что удавалось извлечь из памяти. Нередко было и такое, что вдогонку к уже написанному — добавлял новые детали, хорошая мысля, как водится — часто приходит опосля.
— А тут всё просто, Вань. — Просветил Хазин. — Ты — извини, конечно, простой обыватель с уже сложившейся картиной мира. Которая ни в коей мере не отражает действительного положения вещей, так что всё, что ты пишешь, это лишь обоснование твоих убеждений и представлений о существующем в твоем времени порядке. И довольно логичное, следует признать, даром слова ты не обделен. Что может ввести в заблуждение, а нам нужны факты, вот в этом как раз непосредственное общение поможет больше, чем твои опусы. Как там сказано: «Большое видится на расстоянье!», не помнишь, кстати, чья эта фраза?
— Ты чо, это же Есенин! «Письмо к женщине»! — Возмутился я и продекламировал. — Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится на расстоянье. Когда кипит морская гладь — Корабль в плачевном состоянье.
— Вот и я про то же! — Назидательно заметил Михаил. — У тебя гуманитарный склад ума и своеобразная трактовка политическо-общественных событий и тенденций, а нам из всего этого ещё только предстоит вычленить крупицы истины. Ты же понимаешь, что мир не всегда таков, каким нам кажется, и глупо с этим спорить.
Только хотел обидеться на последнюю сентенцию, как Равиль спохватился и перестал мне наливать. По полной. А засиделись мы, к взаимному удовольствию, до поздней ночи, о чем только не разговаривая. Больше всего пришлось отдуваться мне, то любопытство Михаила Леонидовича удовлетворяя, то Равиля. Ну вот он-то куда, столько знакомы, а всё никак не успокоится! Уже поздним вечером, устав от расспросов, сам обратился к Хазину:
— Ну вот, а ты сам как считаешь, Михаил, возможно ли спасти СССР? Ей богу, совсем не лежит душа к тому, через что прошли в девяностые. И даже тот так называемый развитый капитализм, который у нас в двадцать четвертом году, он только на вид с человеческим лицом. Только лицо это с волчьим оскалом…
— Весьма и весьма маловероятно: уже точка невозврата пройдена, все эти реформы и законы приняты, начиная с закона о индивидуальной трудовой деятельности, заканчивая откровенно вредительскими и разрушительными для советской экономики переводом предприятий на хозрасчет и самоокупаемость, отказом от монополии внешней торговли и созданием совместных предприятий. Я совсем не экономист, что бы ты ни говорил о будущем, но и моих знаний хватает, чтоб понять, что это путь в катастрофу неизбежную! — Здесь Хазин подобрался и совсем трезво внимательно обвел нас взглядом. — Но не все с этим согласны! А сейчас, когда у нас есть свидетельство того, во что это выльется, есть и шанс изменить будущее! Так что ты, Ваня, или терминатор, или послан самим богом! Хоть я и атеист, но тут поневоле задумаешься…