Я признаюсь во всём
Шрифт:
— Я должна была прийти, — сказала она. Ее голос звучал хрипло. Она подошла ко мне и положила руки мне на плечи. Я сделал шаг к двери, но она двинулась за мной. Она стояла, плотно прижимаясь ко мне.
— Почему ты должна была прийти?
— Потому что я тебя люблю.
Я засмеялся:
— С каких пор?
— С сегодняшнего дня, — хрипло сказала Иоланта.
Я чувствовал ее дыхание на моем лице, так плотно она стояла ко мне. — Я была у Клейтона и прочитала телеграмму.
— Какую телеграмму? — спросил я, хотя уже знал,
— Телеграмму Халлоранса.
Я молчал.
Она обняла меня, и я почувствовал ее тело.
— Твой сценарий не приняли, — сказала она, — это правда?
— Да, — сказал я.
— Они отклонили его?
— Да.
— Ты уволен?
— Да, Иоланта.
Ее волосы, ее глаза, ее губы, запах ее кожи.
— Я подозревала это, — сказала она, — поэтому и пришла сюда.
— И потому что ты неожиданно поняла, что любишь меня?
— Да.
— Так вдруг?
— Вдруг.
— А то, что ты говорила…
— Забудь это.
У меня сильно закружилась голова.
— А почему ты любишь меня? — спросил я.
— Потому что ты несостоятелен, — серьезно ответила она. — Потому что ты никчемный — так же как и я. Потому что мы так похожи друг на друга, Джимми, потому что я поняла, что ты такой же бесполезный и потерянный, как и я. Поэтому я люблю тебя.
Я безмолвно смотрел на нее.
— Поцелуй меня, — попросила она.
Я поцеловал ее.
Я почувствовал, как она за моей спиной повернула ключ в замке, теперь дверь была закрыта, и еще я почувствовал кровь, которая брызнула из моей губы, когда она вонзилась в нее зубами.
Я проглотил кровь. Она была теплой и соленой на вкус.
13
Впервые я встретил Иоланту в квартире Джо Клейтона.
Он арендовал в Грюнвальде второй этаж виллы и дал прием в мою честь, когда я приехал в Мюнхен. Я жил в отеле, но у меня уже была машина. Я поехал с Маргарет.
Был прекрасный тихий весенний вечер, на фоне светлого неба поднимались темные силуэты деревьев Грюнвальдского леса.
Вилла располагалась в большом саду. Луг был дикий, и трава стояла высоко. За виллой была теплица.
Когда мы подъехали, все уже собрались. Джо сердечно поприветствовал нас, и я был представлен почти дюжине человек. Среди них были Хельвиг, немецкий автор, и несколько членов технического штаба нашего фильма. И Иоланта. Когда она протянула мне руку, я почувствовал укол в спину и вздрогнул. В тот же момент я заметил, что она тоже вздрогнула. Я посмотрел на нее. Она встретила мой взгляд с безразличным лицом. Я отпустил ее руку.
— Очень приятно, — по-английски сказал я. Говорили только по-английски.
— Взаимно, — серьезно ответила она. На ней было обтягивающее черное вечернее платье, ее рыжие волосы были высоко зачесаны. Я сжал правую ладонь. Я все еще ощущал пожатие ее пальцев. Я чувствовал его весь вечер. Я разговаривал с другими людьми и переходил из комнаты комнату.
Она была приглашена на работу в качестве моей секретарши, она уже работала с американскими кинопроизводителями в Германии, бегло говорила по-английски, отлично печатала на машинке и стенографировала. Все это сообщил мне Клейтон. Я слушал его с трудом. Я умышленно не смотрел в ту сторону, где предположительно была она. Потом я взглянул на нее. Она стояла и смотрела на меня. А я смотрел на нее, стоящую в черном вечернем платье. Но я не видел вечернего платья. Я видел ее голой — всегда.
Маргарет наслаждалась вечером. Хельвиг был приятным человеком, он увлек ее разговором о современной европейской литературе. Это был конек Маргарет. Она только что прочла «1984-й» Орвелла и была восхищена книгой. Несколько присутствующих книгу еще не читали. Маргарет убеждала их:
— Фантастическая книга, поверьте! О, вы должны ее прочитать! Великолепно! Великий писатель!
— Точно, — сказал Хельвиг. Он говорил медленно, с сильным акцентом, подыскивая правильные слова. — Но я боюсь, вы неверно ее поняли.
— Что вы имеете в виду? — спросила Маргарет. Ее глаза блестели, она выпила свой бокал до дна. Она охотно демонстрировала свой интеллект. Я наполнил ее бокал. Мы пили коктейли. Пили много. Тихо играло радио.
— Вы знаете, кто такой Коу? — раздался женский голос.
Все повернулись.
Это была Иоланта. Она подошла к нашему столу и присела на ручку кресла. Она курила сильными затяжками, в руке она держала стакан. Я смотрел на нее. Я видел ее голой.
— Конечно, — ответил Клейтон. — Это был французский врач, который объяснял своим пациентам, что свои болезни они просто выдумали, верно?
— Правильно, — сказал Хельвиг. — Почему вы вспомнили о нем?
— Этот Коу, — сказала Иоланта, — был фанатиком. Если его пациенту было плохо, он не переносил, когда его сотрудники говорили: «Господин N плохо себя чувствует», они должны были сказать: «Господин N вообразил себе, что он плохо себя чувствует».
Крупный темноволосый мужчина с угрюмым лицом сказал:
— И однажды дошло до того, что Коу сообщили: «Господин N вообразил себе, что он умер».
Все засмеялись. Громче всех — Клейтон. Он похлопал мужчину по плечу и пояснил, обращаясь ко всем:
— Господин Мордштайн консультирует нашу фирму в вопросах, касающихся типично немецких отношений, он ходит к властям и улаживает наши банковские дела.
— Мальчик на побегушках, — сказал мужчина, которого звали Мордштайн. — Это я. Он посмотрел на Иоланту. — Извините, я перебил вас.
Она покачала головой:
— Совсем нет, вы просто опередили меня. То же самое, что и о господине N, мы можем сказать о Европе. Пациент Европа вообразила себе, что она умерла.
— Браво! — вскричал Хельвиг.