Я признаюсь во всём
Шрифт:
— Я тебя только попросил…
— Я всегда на твоей стороне, я заступаюсь за тебя, я сказала Джеку Уорнеру правду — и ты меня упрекаешь?! Да, чего ты, собственно говоря, хочешь? Какую-нибудь маленькую потаскушку, которая молча смотрит, как тебя хают? Которая не раскрывает рта, когда творится несправедливость? Которая улыбается и, может, ухаживает за мистером Томпсоном? Ты мной недоволен, да? Я плохая жена, да? Тебе неприятно, что я на твоей стороне? Было бы лучше, если бы я тоже устраивала вместе с вами этот лживый театр,
Закашлявшись, она остановилась передо мной:
— Скажи мне, чего ты хочешь! Скажи же мне!
— Покоя, я хочу покоя, хочу работать спокойно! — закричал я.
— Ах, и я тебе в этом мешаю!
Я не хотел этого говорить, Господь свидетель, я не хотел этого говорить, но все же сказал:
— Да, и ты мне в этом мешаешь!
Она посмотрела на меня. Ее глаза наполнились слезами:
— Вот благодарность. Благодарность за все, что я для тебя сделала!
Она повернулась и, спотыкаясь, побежала к двери.
— Маргарет, прошу тебя!
Дверь захлопнулась. Я услышал стук ее каблучков в коридоре. Я тут же рванулся к двери. Прежде чем я добежал до нее, я услышал крик. Это был ужасный крик. Он звучал как крик животного, в нем не было ничего человеческого.
— Маргарет! — закричал я.
Она лежала внизу в гостиной, скрючившись, со смертельным ужасом на лице, прижав руки к животу. Она смотрела на меня глазами, в которых стоял этот ужас, когда я к ней спустился. Широкая голубая домашняя юбка веером лежала вокруг нее.
— Врача, скорее врача, — прохрипела она.
Она упала с крутой лестницы.
9
Господи, сделай так, чтобы с ней ничего не случилось, чтобы все было хорошо, Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Это я виноват, я ее разволновал. Она побежала к лестнице, потому что была взволнована. Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы с ней ничего не случилось и чтобы с ребенком ничего не случилось. Я не хочу писать никаких хороших фильмов, Господи, если ты дашь ей выжить, я клянусь тебе, я не хочу быть снова счастлив, но, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, дай ей выжить и сделай, чтобы ничего не случилось с ребенком. Аминь.
Это было три часа спустя.
Я стоял в одном из бесчисленных коридоров больницы Беллевю и ждал. Руки у меня были влажными, рубашка пропотела насквозь. Я потел от страха. Пришел врач, он вызвал «скорую помощь» — у Маргарет началось кровотечение. Потом она потеряла сознание. Я сидел рядом с ней, когда «скорая» с воющей сиреной мчалась по улицам, и чувствовал, как врач, сидя в ожидании рядом, смотрит на меня взглядом, полным отвращения.
Ее сразу повезли в операционную, еще в «скорой» ей сделали необходимые инъекции. Врач оттолкнул меня, когда я хотел последовать за ней.
— Вы останетесь здесь, — холодно сказал
«Идет операция. Вход воспрещен», — гласила надпись.
Я не входил. Я сидел на скамье и молился. За Маргарет. За ее жизнь. За жизнь ребенка. Я молился в течение сорока пяти минут. Затем приоткрылась створка двери, и они выкатили Маргарет. Она была без сознания и выглядела как мертвая.
— Что? — спросил я врача.
— Еще слишком рано говорить.
— Ребенок…
— Мертв, — сказал он.
— А она…
— Слишком рано, — сказал он. — Придите через час.
И он оставил меня стоять. Он знал, что я был виноват. Я вышел на улицу, нашел бар, который был еще открыт, и попросил бутылку виски. Бар находился неподалеку от больницы. Бармен ободряюще мне кивнул:
— Сказали подождать?
— Да.
— Все мужчины, которые сюда заходят, должны подождать, — сказал он.
Я ничего не ответил. Через некоторое время он вернулся ко мне и молча поставил передо мной вторую бутылку виски. Он подходил еще пару раз. Потом я снова пошел в клинику. Сестра, которая сидела перед палатой Маргарет, сказала, что еще слишком рано. Я должен был опять прийти через час. Через час!
Бармен кивнул, когда меня увидел. Он поставил передо мной большую чашку черного кофе:
— Сказали еще подождать?
— Да.
— Выпейте это. Все мужчины, которые должны еще подождать, пьют это.
Я выпил кофе. Он был крепкий и очень горький. Потом я снова пил виски.
Через некоторое время вошел еще один мужчина. Он был потный и заказал себе пива. Бармен покачал головой и подал ему большую порцию виски.
— У вас должно быть много работы, — сказал мужчина бармену.
— Хватает, друг мой, — ответил он. — К вечеру меньше.
Наконец час прошел, и я вернулся обратно в больницу.
День был жарким, слишком жарким для марта. Сестра сказала, что надо подождать еще несколько минут, и я могу посидеть в коридоре перед палатой. Я ждал.
Я достаточно много выпил, но я этого не ощущал. На вкус виски было похожим на воду. Я помолился еще. Потом пришел врач. Он закурил сигарету и с неприязнью посмотрел на меня.
— Можно мне к ней?
— Да.
— Она спасена?
— Да.
— И…
— Она никогда больше не сможет иметь детей, — сказал он и оставил меня стоять. Теперь я тоже его ненавидел.
Я пошел к Маргарет. Она лежала в светлой безликой палате и выглядела постаревшей лет на двадцать. Она улыбнулась знакомой улыбкой Мадонны, которая особенно хорошо смотрелась в профиль, и сказала:
— Ничего, любимый.
Я подошел к ней и опустился на колени. Моя голова лежала у нее на груди.
— Прости меня, — прошептал я.
— Я прощаю тебя, — спокойно сказала она.