Я сам свою жизнь сотворю… Лепестки сакуры. Белый город
Шрифт:
В своих гд я запросто преодолевал эту скользкую крутую горку, чем, наверное, вызывал черную зависть у моих одноклассников.
Помню, я очень жалел, когда они мне стали тесны.
Мира
— Кумохин, срочно зайди ко мне в учительскую, — громко на весь класс возвестила Мира Израилевна на последней перемене.
Предчувствуя недоброе, я побрел в учительскую. Кроме нас в ней уже никого не было.
Я остановился почти у самой двери, прислонившись
— Кумохин, я знаю, что вчера вечером двое моих учеников распивали алкоголь возле райсовета. Скажи мне, кто это был!
— Ну, если Вы знаете, зачем же тогда я? — ответил я тихо.
— Да, я знаю, но я хочу услышать эти имена от тебя. Говори, же! — продолжала наседать Мира, видимо, не теряя надежды сломать меня.
Я терпеть не могу, когда на меня кричат.
— Нет, — ответил я уже громче.
— Ах так, тогда ты скажешь мне перед всем классом, — заявила она и потащила меня за рукав на выход.
Последним, шестым, был урок литературы, однако никакой литературой у нас и не пахло.
— Ребята, — начала Мира, как всегда громко и четко выговаривая каждый слог, — вчера у нас произошел безобразный случай. Двое учеников из нашего класса распивали алкогольные напитки возле здания Райсовета. И сейчас Кумохин расскажет нам, кто это был!
В классе воцарилась жуткая тишина.
— Встань! — я медленно поднялся.
— Говори! — я молчал.
Тут учительница увидела, что ученик, которого она даже и всерьез не воспринимала, рассчитывая устроить показательный эксперимент с признанием, очной ставкой и мало ли чем еще, этот хлюпик, этот «маменькин сынок», — он улыбался!
Я сам не знаю, как это у меня получилось. Ведь до сих пор я никогда не спорил с учителями. Да, честно говоря, у меня и поводов не было.
Я хорошо учился, никогда не нарушал дисциплину, был тихим, послушным мальчиком.
Но эта красивая женщина требовала от меня невозможного — предательства.
И тогда с Мирой Израилевной случилась истерика.
Она бегала по классу, выкрикивая не очень связные слова, лицо у нее пошло красными пятнами и сделалось совсем некрасивым. А я продолжал стоять и на лице у меня, как приклеенная, красовалась совершенно неуместная улыбка.
Урок был сорван.
Я оделся и отправился через весь Верх в столовую на Приморской улице, куда мама устроилась в буфет. Здесь я обедал по рабочим дням.
Я еще не успел и первого доесть, как в столовую буквально ворвалась Мира.
Она отозвала маму, которая до этого сидела рядом со мной в виду отсутствия покупателей. Они довольно долго разговаривали в другом конце зала, так что мне ничего не было слышно.
Вот это номер! Неожиданности буквально преследовали меня в тот день. Я и не подозревал, что Мира знакома с мамой. Это было неприятно,
Поговорив несколько минут на повышенных тонах, Мира ушла, явно раздосадованная.
Когда мама подошла ко мне, я ожидал выяснения отношений, но она все отлично поняла.
— Я познакомилась с твоей учительницей, когда лежала в больнице, — сказала мама, — мне показалось, что она очень хорошая женщина, но видно, я ошиблась.
— А чего она хотела от тебя?
— Того же, что и от тебя, но я сказала, что у нас в семье не любят предателей, — сказала мама с неожиданной твердостью.
Нечего и говорить, как я был признателен за эту поддержку, но к этому эпизоду мы больше с ней никогда не возвращались.
Другой вопрос не оставлял меня и когда я так по-дурацки улыбался, и пока пробирался по продуваемым холодным ветром пустынным улицам.
Кто сообщил Мире?
Я снова и снова перебирал в памяти события прошедшего дня. Вот моя одноклассница Лиля приглашает меня прийти вечером к ней домой на вечеринку. Будут ребята и девчонки из нашего класса. Вот я заявился, но оказалось, к ней приехала родственница и вместо вечеринки мы прогуливаемся по вечернему городу: две девушки и трое ребят.
Ветер раскачивает фонари на растяжках столбов.
Холодно.
Вот отчаянный хулиган Вовка Шемякин пообещал принести что-нибудь «для сугрева» и пришел из гастронома с бутылкой дешевого портвейна «три сапога» — 777.
— Кто будет пить из горла?
Девчонки Лиля и Мила отворачиваются — нет.
Я тоже отказываюсь.
— Ну ладно. Нам больше достанется.
Закадычные друзья Шема и Емеля заходят за угол «Белого дома».
Нам хорошо видны их раскачивающиеся тени.
Вернулись довольные, пахнув издалека сладкой бормотухой.
Так, кто же донес?
Лиля — отпадает.
Милка, своя в «доску», разумеется, тоже.
Вовка с Витькой? Они же не самоубийцы.
Остаюсь только я.
Но я этого не делал!
В Табурищах
Родители быстро нашли жилье. Небольшой домик по улице Кирова, в котором нам предстояло обитать больше года, находился в дальней части Табурищ. Пожилая пара сдала нам половину дома: маленькую комнатку и кухню с большой печью.
Хозяин, колоритного вида казак с седыми усами и бритой головой, несмотря на почтенный возраст, а ему пошел уже девятый десяток, выглядел хоть куда: гладкая кожа и совсем не стариковская сила. В теплую погоду он любил ходить по пояс голый, а то и вовсе в трусах. Тело у него удивительно молодое и на вид ему больше пятидесяти не дашь. Он ленив, и, если бы не дражайшая его половина, мог спать целый день.
Двигается он медленно, и говорит тоже медленно:
— Ну, чого ти, стара дура, причепилась до мэнэ?