Я сын батрака. Книга 1
Шрифт:
Боль была невероятная, я от жуткой боли материл и чудо-горе лекаря, и заодно Васина. А этот эскулап не обиделся, да ещё и говорит мне: «Матерись, матерись, с матерками легче боль переносить». Операцию лекарь провёл как надо, это его слова, затем рану залепил пластырем, а после этого говорит: «Ну, с этим чирием вроде всё, но у тебя рядом наметился другой чирей, но он ещё не созрел, как созреет, то и его вылечим, таким же способом». На что я ему ответил: «Лучше бы он и не созревал, а то такая боль, что врагу не пожелаешь» — «Конечно лучше, — отозвался лекарь, — но он нас с тобой спрашивать не будет, как решит, так и сделает, а нам остаётся только ждать».
Ну что сделаешь, действительно он прав, всё это не от нас зависит, так что придётся ждать. Когда я уже собрался уходить, то спросил у медицинского работника: «Послушай, а где же ваши медицинские кресла, скальпели,
Я совсем выздоровел и снова включился в полковую жизнь. Как-то с занятий мы пришли рано, до ужина ещё далеко, в казарме сидеть душно. Володя Ильин, командир танка нашего взвода, он на год меня моложе и прибыл в нашу роту осенью прошлого года. Сам он питерский и поэтому познакомил меня с питерскими ребятами его призыва, с боксёром Олегом, и Анатолием Максимовым. Они спортсмены- боксёры, в армии практически не служат, а только числятся, основная их служба — это тренировки и соревнования по боксу. Так вот, он подходит ко мне говорит: «Сеня, пойдём на улицу, там посидим в курилке за столиком, а то в казарме душно». Я согласился, проходя мимо дневального, я взял с его тумбочки брошюру «Краткая история коммунистической партии СССР». Пришли в курилку, я развернул брошюру, положил её на скамейку и сел на неё, для того, чтобы об пыльную скамейку не вымазать брюки. Посидели немного, затем Володя говорит: «Сеня, давай запустим ракету». Я посмотрел на него и удивлённо спрашиваю: «Какую ракету, о чём ты говоришь?» — «Да обыкновенную ракету», — отвечает мне Ильин. Достаёт из голенища сапога длинную трубочку пороха, который используется в снарядах, мы их называли «макаронинами», и говорит мне: «Давай брошюру». Я ему подаю агитку, он из серёдки вырывает два листа, разворачивает их, затем на них кладёт «макаронину», туго заворачивает её, при этом плотно закупоривая оба конца, и получилась «ракета». Затем он поставил коробок спичек на ребро, один конец «Ракеты» положил на коробок, а другой лежал на столе. Володя мне говорит: «Поджигай нижний конец «ракеты». Я поджигаю, а сам думаю, да никуда эта «агитка» не полетит, уж слишком всё просто сделано. Думать думаю, а сам поджигаю. Сначала загорелась бумага, затем из внутренней части «ракеты» повалил чёрный дым, а затем вырвалось пламя и наша «Ракета» взмыла вверх. Моему удивлению не было предела. Она пролетела метров пятьдесят от нас, оставляя за собой хвост из дыма и пламени, затем, поднялась на высоту метров двадцать, и, к моему удивлению, развернулась и спикировала на нас.
Мы с Володей еле успели нырнуть под стол. Ракета пролетела мимо нас, буквально в метре, снова поднялась вверх, развернулась над крышей казармы и снова спикировала на нас. Нам опять пришлось скрываться под столом. Ракета, снова поднялась вверх, примерно на ту же высоту, снова развернулась и как в первый раз спикировала на нас. Но на этот раз горючее у неё кончилось, и она шлёпнулась рядом со столиком. Ильин предложил запустить ещё одну ракету, но я ему сказал, что хватит и того что было. А вот позже, на дивизионных учениях мы с Володей, да ещё с саперами грохнули, так грохнули, но об этом расскажу потом, если не забуду.
Характерно то, что порох в этой «ракете», которую мы только что запускали, весь сгорел, а корпус из политической агитки остался целый. Отсюда вывод. Для политики никакой огонь не страшен, она все равно выживет.
НЕОЖИДАННЫЕ ДИВИЗИОННЫЕ УЧЕНИЯ
Время идёт, на дворе уже полностью в свои права вступило лето, близится время демобилизации нашего призыва, все мои товарищи знают, куда ехать, только мы с Лёшей Зенцовым не знаем. Я возвращаться в Ставрополье не хочу, там нет перспективы роста, а я внутренне чувствую, что хочу расти, как в образовательном плане, так и по служебной лестнице.
Ставрополье — это Российская житница, сельскохозяйственный район. Я там поработал и понял, что это не моё, хочу поехать туда, где грандиозные стройки, серьёзное машиностроение, или что-нибудь другое, но масштабное. Это про меня. А у Зенцова дела ещё хуже, он сирота и ему ехать практически некуда. До войны он жил у дядьки но у того и своих трое детей, так что там и без Зенцова забот хватает, так что надо искать другой вариант. Но один искать этот вариант Лёша не хочет он хочет делать это со мной, как он выразился, что ему со мной проще и надёжней. Сидим с Лёшей в курилке, хотя оба не курим, и думаем, что же делать, как быть, но затем решили, что паниковать пока не время, до поездки на гражданку ещё далеко, так что, может, что-нибудь, придумаем.
А пока, суть да дело, по полку поползли слухи, что намечаются грандиозные дивизионные учения. Я, чтобы не теряться в догадках пошёл в штаб полка, уточнить или опровергнуть слухи. В штабе, у меня есть неопровержимый источник информации, мой земляк Юра Поляков, он служит писарем при штабе полка и поэтому всё знает. Однажды я ему сделал «неоценимую» услугу и теперь мы с ним дружим. А услуга, была вот какая. Юра собрался в отпуск, кстати, за два года службы он в отпуске был три раза, а я, отличник боевой и политической подготовки, почти за три года не был ни разу. Как Вы думаете, почему? Это Вам, читатель, вопрос на засыпку.
Я дружил с Юрой и поэтому у него поинтересовался: «Юра, как тебе удалось за столь короткое время побывать дома три раза?» Юра посмотрел на меня и говорит: «Странный ты человек, Сеня. Вот ты говоришь, что ты отличник боевой и политической подготовки, а ты знаешь что, таких как ты, в полку человек тридцать, так что, вас теперь всех в отпуск отпускать? Нет, вас тридцать, отпускать нельзя, а меня одного можно, потому что в штабе я писарь один, да и мама моя побаливает, ну знаешь возраст, ей уже за сорок». Тут я вскипел и говорю ему: «Ты посмотри, какая у тебя мать старушка, видите ли, ей за сорок, а моим родителям обоим за пятьдесят, и болеют они больше твоей матери, и меня, почему-то, никто к ним не отпускает». Юра увидел мою горячность и говорит: «Да ты, Сеня, не горячись, хочешь, я и за тебя перед командиром полка походатайствую, или просто внесу в список отпускников, может командир полка и подпишет, и ты, считай, в отпуске».
Я немного подумал и говорю: «Нет, Юра, так в отпуск я не хочу. Я хочу, что бы отпуск мне предоставили по заслугам и притом чтобы командир батальона, или хотя бы роты, объявил перед строем всего личного состава, что такому-то и такому-то, за заслуги в боевой и политической подготовке предоставляется краткосрочный отпуск на родину. Вот это было бы здорово. А так, украдкой не хочу». Затем он миролюбиво мне сказал: «Сеня, ну ты не обижайся, мне ведь тоже хочется в отпуск». Тут я его перебил и говорю: «Да я и не обижаюсь, но согласись, Юра, здесь есть несправедливость». Юра со мной согласился, мы эту тему закрыли и перешли к другой теме, но тоже связанную с отпуском. Поляков мне говорит: «Сеня, у меня к тебе просьба. Через неделю я уезжаю в отпуск, а у меня, видишь, петлицы танкиста, а в танке-то я никогда и не был, так ты бы мне рассказал, что там и к чему. А то уже два года в танкистах, а о танке ничего не знаю» — «Ладно, — говорю, — завтра после обеда у нас на полигоне учёба, так что приходи.
На другой день после обеда он пришёл на полигон, нашёл там меня, и мы с ним пошли к учебным танкам, они находились рядом. Только подошли к танку, Юра начал карабкаться на броню, я его спрашиваю: «Юра, ты куда?» — «Как куда? В танк», — отвечает он. «Нет, Юра, так дело не пойдёт, надо всё делать по-настоящему, так, как это делают танкисты, ведь ты же в отпуске девчонкам будешь говорить, что ты танкист, правильно?» — «Ну, а как же, Сеня, все же видят, что у меня эмблема танка на петлицах, значит я танкист, как же иначе?» — «Ну, тогда, Юра, и будем всё делать, как танкисты». Юра против моего предложения возражать не стал, и мы начали тренироваться.