Я тебя (не) прощу
Шрифт:
— Пойдем? — спросил мягко дочь и она активно закивала, а после — доверчиво протянула ему свою тонкую руку.
Они нырнули в сад, ступая по одной из мощенных булыжником дорожек. Леся внимательно вглядывалась во все вокруг, а он смотрел только на нее. Смотрел, сознавая, что так и не успел толком узнать своего ребенка.
— Мы почти не знаем друг друга, — начал издалека, но Леся, задрав голову, чтобы видеть его лицо, живо отреагировала:
— А чего тут знать? Я знаю, что ты мой папа.
Он слабо улыбнулся — как же у нее все выходило просто! Просто, но совершенно неоспоримо.
— Но я все-таки хотел бы знать о тебе больше… — произнес мягко. — Что тебе нравится, чем ты любишь заниматься, о чем мечтаешь…
Она задрала голову к небу, словно оно знало ответы на эти вопросы лучше нее самой, и задумчиво прищурилась.
— Я люблю рисовать, — сказала после некоторых раздумий. — Люблю мультики смотреть…
— И все? — удивился он.
Она забавно наморщила нос, потом неохотно призналась:
— Я мечтаю танцевать.
Перед ним вспышкой пронеслось воспоминание о том, как те же слова ему когда-то сказала Аврора.
— Почему же не танцуешь? — спросил резко севшим голосом.
— Мама давно обещает, что запишет меня на танцы, но ей пока некогда, — вздохнула Леся и он заметил, что она расстроена этим куда больше, чем хочет показать. — Меня некому возить на занятия… они с Галиной Ивановной очень заняты…
Он тут же остановился. Улыбнувшись, почти неосознанно предложил:
— А хочешь, мы с тобой прямо сейчас потанцуем?
Леся растерянно моргнула:
— Это как?
— Ну, включим музыку…
Арсений быстро отыскал в телефоне подходящую мелодию.
— И я научу тебя вальсу, — закончил, нажимая на воспроизведение.
Звуки музыки разлились по саду, обволакивая окружающие их деревья и растения, а Арсений протянул дочери руку и сказал:
— Разрешите вас пригласить, мадемуазель?
Леся сделала в ответ какое-то подобие книксена, который, видимо, видела когда-то в кино и протянула ему руку в ответ.
Одно касание — и последние девять лет сорвались, как пожухлый лист, с дерева его жизни, подхваченные и унесенные ураганом, стершим в одно мгновение все, что произошло за это время.
Показалось, что даже серая, безжизненная осень и ее промозглые холода отступили, и мир взорвался буйством красок, возвращая назад тот далекий апрель, позволяя вновь ощутить, что держит в объятиях доверчивую, беззащитную девочку…
Он кружил дочь в бережном, неуклюжем вальсе и думал о другом таком же танце, в котором когда-то вел ее маму. Он смотрел на Лесю и сознавал неожиданную вещь — он уже любит эту девочку. Любит в ней свое утерянное прошлое. Любит будущее, которого не заслуживал, но на которое имел наглость надеяться.
— Ух ты, —
— Понравилось? — спросил с улыбкой.
— Очень! — выдохнула она радостно.
— Тогда мы с тобой обязательно продолжим, — пообещал торжественно. — И если мама разрешит — я буду сам возить тебя на танцы.
— Правда? — неверяще переспросила дочь.
— Правда, — кивнул решительно и уверенно, а следом спросил:
— Не замерзла? Может, пойдем в дом?
— Пойдем, — согласилась покладисто Леся.
Аврора нашлась на том же месте. Стояла все с тем же выражением лица, с каким они ее здесь оставили и смотрела куда-то вдаль. Что при этом видела — было ему неведомо, но отчаянно хотелось думать, что среди ее мыслей было место и для него. Пусть даже самое крохотное.
— Леся хочет заглянуть домой, — сообщил он Авроре, когда они с ней поравнялись.
— Идите, — сказала она в ответ все так же равнодушно.
Это было просто невыносимо.
Он молча поднялся с дочерью на руках к парадному входу и, открыв дверь дома, громко крикнул:
— Нина Семеновна!
Она появилась довольно споро. Выплыла из кухни, трогательно семеня им навстречу, радостно улыбнулась…
— А кто это у нас тут?..
— Это Леся, наша с Авророй дочь, — представил он коротко свою девочку. — Лесь, хочешь чая с печеньем?
— Хочу! — живо отреагировала она и тут же нахмурилась. — Но без мамы не буду. Там холодно, а она одна…
— Поэтому нужно, чтобы ты побыла пока с Ниной Семеновной, — проговорил Арсений, опуская дочь на пол. — А я приведу маму.
— Ей тут не нравится? — озабоченно спросила Леся.
— Ей не нравлюсь я, — грустно усмехнулся он в ответ. — И она имеет на это право.
— А ты можешь понравиться ей снова? — спросила дочь так наивно, что он осознал — несмотря на совсем не детские порой взгляды и речи, ей все же было только шесть лет.
— Я попытаюсь, — пообещал он, провожая Лесю на кухню.
А после спустился по лестнице вниз — туда, где ледяным изваянием на фоне увядшего сада застыла Аврора.
Она не обернулась, но ясно почувствовала его присутствие.
— Это подло, — заметила сухо. — Заманивать нас сюда, заставить Лесю меня уговаривать…
Он встал к ней лицом к лицу, с грустной улыбкой заметил:
— Ну а разве не подлости ты от меня ожидаешь?
Она отвела взгляд от далекого горизонта, взглянула на него разочарованно и устало:
— Я ожидаю от тебя того, что ты сам вынудил меня ожидать. Своими поступками.