Я – ТВОЯ ЖЕНЩИНА!
Шрифт:
– К ней приезжать?
– Хочу, наверное.
– Да если б ты хотел, Саша, ты бы сейчас не у меня на кухне сидел, а у нее. Что я - слепая что ли? Ничего не вижу? Боишься ты к ней идти, нет у тебя желания никакого…
Разговор прервала соседка, заглянувшая на огонек:
– Ой, Сашка приехал? Радость-то какая! И молчат! В гости не приглашают!
– Да погоди ты с гостями, - прервала соседку Лариса Ивановна. – Зашел парень только. Не успел с дороги ни поесть, как следует, ни искупаться. Завтра приходи
– А жена-то знает, что приехал?
– Да не успели еще ничего и никуда. Вот суматошная!
– Ладно, ладно, пойду. Пусть отдыхает Санька. Не буду мешать.
– Иди-иди, завтра приходи.
– Ма! Ну что ты так? Пусть бы с нами посидела!
– Ну их всех в баню, сынок. Я по тебе соскучилась. А их всех не переслушаешь. Их много, а ты у меня один!.. Золотой мой! – Лариса Ивановна наклонилась над Сашей и мягко стала гладить его волосы. – А седых сколько! Откуда?
– Да, ма, на войне как на войне…
– Эх, сынок, сынок! Умру я, кто тебя пожалеет?
– Ты погоди умирать-то! Поживем еще!
Прапорщик Мердыев залетел в комендатуру как угорелый:
– Вы чего сидите? Не слышали ничего?
– Чего орешь-то? – Смирнов как всегда был невозмутим в любых ситуациях.
– «Вертушка» разбилась. Перед аэропортом. С Ростова летела.
– Так. Ясно. Плохо дело. Взорвем и мы их не сегодня – завтра. А чего ты нервничаешь? Мало вертолетов за последние дни падали?
– Так там Глушк-ко ле…тел… - Мердыев медленно стянул фуражку. – Из отпуска возвращался… Позвонил еще мне из Ростова три часа назад – вылетаю, мол… Сволочи! – прапорщик сел на табуретку и заплакал. Потом ударил кулаком по столу. – Га-ды! Пацан ведь был! Молодой!..
...Хоронить было нечего. Отправляли домой пустой гроб. Нашлись только отдельные обгорелые вещи. И все. Перед тем, как совсем распрощаться с любимым солдатом, Мердыев сбегал в казарму, вытащил из-под подушки помятую семистраничную детскую книжку «Три медведя» с картинками, положил на собранные вещи, оставшиеся от Романа Глушко. Даже привычный к смерти Смирнов не сдержался. Слеза медленно покатилась по его мужественному суровому лицу.
Странно как-то было без Глушко. Порой Смирнов забудется, захочет крикнуть: «Глушко, ко мне!» - потом опомнится, вздохнет тяжело и не зовет никого. Потому как устал он. Помоложе был – с Афгана равных не было: обходили стороной снаряды врага, не боялся он их, шел всегда легко навстречу опасности, рисковал немерено, шутил над своей удачливостью. А теперь устал от войны. Чувствительнее стал, что ли. Понял: пора завязывать. Написал Светлане в Ставрополь, что жди, мол, жена, вернусь при ближайшей возможности. Возможность представилась, правда, не скоро…
Гаров пришел к жене следующим утром. Первым встретил «папу», собирающегося на службу:
– А? Прибыл, вояка? Не всех еще проституток в Грозном перетрахал? – бросил на ходу и помчался дальше, с легкостью, совершенно несвойственной обычно людям грузной комплекции.
Гаров обомлел от подобной циничности. Хотел сразу развернуться и уйти. Но выплыла из ванной комнаты Валерия. В ночнушке и растрепанная:
–
– А нужно было?
– А как ты себе семейную жизнь представляешь? Я – жена тебе! Не подружка. Ты приезжаешь, а я узнаю об этом случайно.
Гаров стоял в центре огромной входной комнаты. И даже под обстрелом он не чувствовал себя более «хреново». Валерия обрушила на него весь пыл своей «обиды»:
– Представляешь, как я себя чувствовала перед знакомыми, которые зашли вчера вечером к маме и как бы, между прочим, обмолвились о твоем приезде? А я и стою, как дура!
Александр молчал. Не знал, что делать. Хотелось уйти. И ушел бы. Но Валерия вдруг сменила гнев на милость. Подошла, прижалась, обняла. Гаров продолжал стоять недвижимо, не реагируя никак. Потом схватил ее на руки и понес наверх, в спальню:
– Мать дома?
– Нет, уже в прокуратуре.
Александр стянул с Валерии короткий прозрачный халатик. Она лежала на кровати – худая и голая. Гаров молча рассматривал ее, сидя рядом. Потом протянул руку к ее соску. Она потянулась, как кошка. Он гладил ее. Постепенно взял ее правую кисть и опустил на самое интимное место. Валерия не сразу поняла, что он хочет. Но он не отпускал ее руку. И она начала гладить себя, ласкать, вводя палец все глубже и глубже. И, когда не осталось терпения, Гаров оттолкнул ее руку, лег сверху и стал лихорадочно освобождаться от одежды. Вошел. Валерия застонала. Гаров двигался навстречу ее бедрам сильно и энергично. Когда все закончилось, он оттолкнулся от женского тела, лег на спину рядом, закрыл глаза. Через пять минут Валерия потянулась к своему мужчине с попыткой «еще разок». Гаров мягко, но уверенно убрал ее руки со своей груди: - Одевайся.
– Почему?
– Поедем на рынок. Хочу посмотреть, прицениться к машинам.
– Ты машину хочешь купить?
– Да, «девятку».
– Что, насовсем приехал?
– Нет. В отпуск.
– И что она – будет стоять ржаветь?
– Ну, может, я уволюсь из армии. Ты ж хочешь, что б я дома жил?
– Хочу.
Комендатура состояла из вагончика, бани, маленькой казармы, оружейной комнаты и деревянного туалета, огороженных высоким плотным забором. Александр Свириденко завтракал в вагончике вместе со Смирновым и Мердыевым. Снаружи послышался громкий лай Джохара и мужской крик заместителя начальника управления работ:
– Уберите собаку!.. Свириденко!.. Убери пса! Или я сейчас его прострелю!..
Александр было дернулся встать. Смирнов приказал:
– Сиди! Не хер ему тут делать. Зачем нам здесь подполковники? Тебе он нужен?
– Да нет.
– И мне не нужен. Пусть себе идет, куда шел. Ты его не слышал. Просто не слышал. Спал.
Подполковник Закиров – толстый седой усатый татарин – недолго соревновался в крике с собачьим лаем. Быстро надоело. Махнул рукой, ругнулся сквозь зубы конкретно на Свириденко и - в общем - на всю «элитную» комендатуру. И действительно пошел дальше – «куда шел» - к начальнику управления работ.