Я убийца
Шрифт:
Лампочка с грохотом лопается, я вздрагиваю в ужасе, в темноте слышно только мое отрывистое дыхание. Через минуту прихожу в себя, понимаю, что нахожусь в коридоре, вижу, что мои руки в крови, а пальцы и ладони покрыты резаными ранами. Возвращаюсь в ванную, чтобы поменять лампочку: зеркало разбито, колотое стекло лежит в раковине, залитой кровью, а на оставшемся полотне видны красные разводы, будто бы я водил ладонями по острым краям.
Сижу на кухне, заматываю руки бинтом. Это уже не первый случай. После того, как я вышел из комы, со мной постоянно творятся странные вещи. Хотя чему удивляться с моими-то повреждениями мозга? Я больной придурок, лишившийся всего и оставшийся один на
Старенький «Икарус» дергается, набирая скорость. Я кое-как пробираюсь на заднюю площадку и хватаюсь за поручень, чтобы устоять на ногах. Людей много, все куда-то едут, спешат. Мы постоянно суетимся, пока дышим. После получаса езды народу убавляется, и я могу сесть на свободное место, правда, только возле пожилой женщины, которая читает лежащую на коленях Библию. Странная обстановка, чтобы предаваться погружению в Писание. Сажусь. Она, не поднимая головы, краем глаза осматривает меня. Все это время она тщательно водит пальцем по строчкам и бубнит, словно хочет мне что-то доказать или продемонстрировать. Впрочем, не одна она поглядывает на меня. Такое ощущение, что я выделяюсь из толпы. Интересно, чем? Своими забинтованными руками? Минут через двадцать женщина, не отрываясь от Писания, вдруг начинает говорить.
– Знаете, когда я читаю «Отче наш», моя душа наполняется легкостью. Молю Господа о смирении людей. Я надеюсь, что Спаситель услышит мои молитвы.
В этот момент я подъезжаю к своей остановке и поднимаюсь с кресла. На секунду задерживаюсь, чтобы ответить женщине.
– Надежда, к сожалению, всегда приводит к разочарованию. Хотел бы я, что бы моя душа тоже наполнялась легкостью. Только проблема в том, что мы с Господом нашим разговариваем на разных языках.
Глаза ее округляются. Она медленно поправляет очки, натягивая их выше на нос, жмет плечами, открывает рот, чтобы что-то произнести, и вскоре молча закрывает его, так и не найдя слов. Оплачиваю проезд и выхожу из автобуса. В паре километров от остановки, около заброшенного дома меня ждет машина, на которой я и добираюсь до Петра.
– Почти все закончено, осталось немного, – смотрю на строение, в возведении которого сам принимал участие.
– Да, ты прав, – смиренно отвечает Петр. – Люди суетятся, стараются. Так что скоро закончим все с Божьей помощью.
– Неплохой приход получится. Будешь служить тут и горя не знать, – хлопаю его по плечу, на что он качает головой. – Что не так?
– Не для себя строили – для всех.
– Понятно, что не для себя. Но церковь без священника существовать не может. Смотри, скольких ты приютил обездоленных и разочарованных в жизни. Теперь у них есть цель, есть стремление. Ты им нужен.
– Я не могу.
– Почему?
– Потому что не смог остановить тебя. Так что, когда мы достроим, я уйду.
– Куда?
– Туда, откуда пришел, – он загадочно усмехается и не спеша уходит.
– Постой! Что за бред ты несешь?! Ты же сам мне показывал истинное зло! Говорил о том, что с ним нужно бороться! Разве не так?!
– Я хотел только, чтобы ты оставался собой. Они хотели другого. Обыграли нас на твоих чувствах. Выбор – сложная штука, Максим.
– Я вообще ничего не понимаю!
Петр замирает и какое-то время стоит неподвижно.
– Есть дело! – он резко оборачивается.
В нем мгновенно что-то поменялось. Возможно, взгляд.
– Какое?
– Поехали, по пути расскажу.
Едем в город и сворачиваем на окраину, в район новостроек.
– Я что-то нарушил?
– Мы очень спешим, нужно человека соборовать, он на смертном одре, и я могу не успеть. Если можно, то поскорее, пожалуйста, – встревает Петр.
Полицейский смотрит в документы, потом на меня.
– Счастливого пути.
Возвращает права, и мы едем дальше.
Петр указывает дорогу, заезжаем во двор, где по всему периметру стоят многоэтажки, а в центре располагается детская площадка, на которой резвится ребятня разного возраста.
– И что дальше?
– Ничего. Просто будем ждать.
– Чего? – глушу мотор машины.
– Не чего, а кого.
– Да-а-а, – протягиваю я, закусываю нижнюю губу и откидываюсь на сиденье. – Знаешь, я, если честно, вообще тебя не понимаю. То ты бьешь себя в грудь и читаешь мне проповеди про то, как нужно жить правильно, то превращаешься в подстрекателя, благословляя меня на то, что я делаю. Знаешь, я бы успокоился и на тех, кто наплевал на мое горе из-за того, что деньги оказались для них важнее, чем справедливость.
– Так почему не остановился? – Петр поворачивается ко мне и смотрит мне в глаза своим холодным взглядом.
– Но, ведь…
– Но ведь это я тебе говорил делать то, что ты делаешь? Ты это хотел сказать?
Смотрю на этого человека с приветливым лицом. Длинные волосы до плеч свисают ровными прядями, аккуратная борода и усы, пронзительный, умный взгляд. Сейчас он такой, сейчас ему так нужно. Я давно заметил, какими разными бывают его глаза. Глаза – зеркало души, и он, словно хамелеон, сменяет их – от светло голубых до угольно-черных. Ты не так прост, священник! Если ты вообще тот, за кого себя выдаешь.
– А разве не так?
– Ты вправе выбирать, Макс. Выбор – это единственное, что зависит непосредственно от человека. Всем остальным можно манипулировать, – он делает приемник громче, и музыка наполняет салон.
Нам с тобою повезло
Наслаждаться тьмой и светом!
Быть спокойнее воды и бешеней огня!
Мы с тобой добро и зло,
Выпьем и закусим ветром.
Мы с тобою одной крови: ты и я!
Этот человек в длинной рясе, который сейчас сидит на пассажирском сиденье моей машины, отец Петр (так он себя называет и так называют его все те, кто помогает строить ему его обитель) – он как монета: с каждой стороны разный. У него свой символ, своя правда, свои идеи. Он заботился обо мне, напутствовал меня, давал мне надежду. Он единственный, кто помогал мне в трудную минуту. Единственный, кто знает про то, кто я на самом деле. Хотя, может, именно он меня таким и сделал? А может, я сделался таким сам? Или мир и общество сделали меня таким? Каждый народ достоин своего демона. Этот священник дает мне пряник, а после того, как я совершаю то, о чем он просит, вваливает мне кнута, обвиняя меня в нарушении всех законов Божьих и стращая карой Господней. Если я есть кара для тех, кто совершает мерзости, тогда, получается, он есть мое наказание?
– Смотри, Макс, – внезапно произносит он и указывает пальцем на подъезжающий микроавтобус.
– И что?
– Ты слышал о том, что пропадают дети и молодые девушки?
– Что-то передавали в новостях. А что?
– Это и есть тот человек. Он приезжает сюда уже на протяжении недели. Присматривается к новой жертве.
– Да откуда тебе знать?! Может, он просто живет здесь?! Если я палач, то я хочу быть уверен в том, что жертва виновна! И вообще, какого дьявола ты все это творишь?! Ты же должен помогать людям своими проповедями и молитвами, или что там вы еще делаете?!