Я убийца
Шрифт:
– Такой вариант нельзя исключать.
– Но погоди, Стас. Про Санитара знает не так много людей.
– Я рассуждаю гипотетически. Понимаешь? Это все равно, как если бы представить, что тебе отрезали твое мужское достоинство, и потом поразмыслить, как бы ты стал жить без него. Ходил бы ты налево или нет? Писал бы стоя или сидя? Это и называется гипотетически. Мы просто рассуждаем. Выдвигаем предположения. Я пытаюсь взглянуть на вещи с разных сторон. Вот и все.
– Чисто гипотетически, говоришь?! – Сергей налил стопку и опрокинул ее залпом. Потом налил снова, но уже обоим, поднял и подождал, пока Пименов сделает то же самое.
– Гипотетически. Без обид только.
– Ну, без причиндалов я бы точно жить не смог! – Самойлов заржал. Стас закатился с ним вместе. – За нас, за мужиков, у кого еще есть то, чем можно помериться! – прокричал Сергей.
– За нас. Ик, ик. Выбор очевиден.
– Это стопудовый аргумент, дружище! – они чокнулись и выпили. Повисла пауза. Сергей закурил сигарету, втянул в себя обильную порцию дыма и щелкнул пальцами. – Слушай. Ты только не обижайся. Мы тебя по базе пробить хотели, но у тебя файлы закрыты. У вас что, такая секретность что ли?
– Ну, не у всех, а, так сказать, у самых-самых.
– А-а-а-а-а.
– Досье мое вам выслали, так что оно будет после Пасхи. В понедельник будет лежать у вашего Шрека на столе.
– Слушай, Стас. Как думаешь, поймаем его?
– Думаю, да. Если он, конечно, существует, – Пименов оценил физиономию собеседника и добавил: – Да брось ты, если бы его не было, то и меня бы здесь не было. Сверху к вам просто так не направят, так что не напрягайся, поймаем. А как иначе? Любого возьми, хоть, например, Чикатило. Орудовал с 1978 по 1990 годы. 53 жертвы. Поймали и расстреляли. Николай Джумагалиев. Этот вообще жрал тех, кого убивал. Тоже поймали. Последнего изверга мы задержали в Битцевском парке. Ох, сколько его выслеживали! Но поймали же! Всех и не перечесть сейчас. И твоего Санитара тоже отловим. Хотя маньяк, убивающий ради справедливости, – это нонсенс. Они, Серега, пойми, рано или поздно теряют чувство опасности, чувство реальности. Так и наш. Ну, точнее, твой. Что он хотел доказать нам своей последней жертвой? Пальцы ей отрезал, выложил по линеечке, язык вырвал. Что это, как не крик его души? Чтобы мы поняли, за что она умерла.
– Хороший ты мужик, Пименов.
– Ты тоже ничего. Так что не переживай, поймаем. Тем более то, что ты узнал о ней на ее работе, дорогого стоит. Возьмем для начала этих двух хануриков в разработку. Думаю, после этого все и прояснится. Есть железное правило: не стоит гадить там, где живешь. А он, по ходу, сделал все с точностью до наоборот. Так что нужно искать среди близкого ей окружения. Что там в морге Головин Дмитрий Геннадьевич сказал? Три мужика у нее было в этот день. Первый – это ее начальник. Этого отбросим. Муж ни при чем, она с ним в этот день не была. Остаются двое. Узнаем, ху есть ху, и поймем, что да как. Три пальца – три мужика. Только непонятно с языком, – он разлил по стопкам.
– А зачем он нам подсказки оставил? Стаканы? Кольцо? Укус этот долбаный на плече? Кирпич твой синий? Он бы еще подписался и адрес, где его найти, указал.
– Так адрес он нам и оставил. Только мы его прочитать пока не можем. Играет он с нами, подонок. Скучно ему стало, вот он и хочет повеселиться, а может, просто надоело ему.
– Ты точно в горячей точке не был?
– Да точно, точно. Служить – служил, а вот воевать, слава Богу, не приходилось. Ну, кроме как тут. Тут у нас ведь тоже передовая.
– Да-а-а, ты прав, – заглатывая спиртное, ответил Сергей и снова закурил.
– Послушай.
– Чего?
– Та баба сегодня в коридоре? Ты с ней, ну, того?
– Чего «того»? Сдурел что ли?! Я не хочу, чтобы мое тело нашли где-нибудь в посадках. Я же тебе говорил: она шишка большая. Точнее, ее муж. Короче, оба. Сын у них – дебил, наркоман. Садист еще тот. Столько раз отмазывали его то за изнасилование, то за драки. Да и с дурью он попадался. Сам понимаешь: дитя небожителей. Что тут сделаешь? А недавно он пропал. Ну, ты в курсе. Ищут пожарные, ищет милиция. А сам ублюдок, небось, где-нибудь на островах зависает – не в первый раз уже! А его тем временем по всем ведомствам пробивают! Мамаша его еще и наезжает на меня, словно я ей должен. Это я так, образно выражаюсь.
– Это понятно, – усмехнулся Станислав.
– Сам пойми: все хотят жить хорошо. Я свою работу делаю. И я не хуже других! Ты на меня так не смотри!
– Да я ничего не говорю. Если хочешь рассмешить дьявола, попробуй убедить его в том, что ты безгрешен. Не так ли?
– Золотые слова, правильные! Сам что ли придумал?
– Да не, где-то слышал. Короче, не важно. Тебя куда? Домой али к мамзель?
– Меня это... Туда, – еле выговорил Сергей и отключился, откинувшись на спинку стула.
Станислав Владленович встал, поднял свое пальто с пола, огляделся по сторонам и посмотрел на часы.
– Оперившиеся крысы причисляют себя к птицам!
Он с брезгливостью посмотрел на Самойлова, подозвал официанта, расплатился и
Глава XXIX
Каждый сверчок знай свой шесток.
Народная поговорка
Я ненавижу себя за то, что делаю. Это омерзительно, но я должен. Знаете, все пытаются говорить, что на зло злом не отвечают, что добро всегда побеждает, и тем, кто творит мерзости, воздастся по заслугам, так как по-другому и быть не может. Но хочу разочаровать вас: такая версия прокатывает только в детских сказках. В жизни все иначе. И если ты подставишь правую щеку после того, как тебя ударили по левой, тебя просто забьют до смерти. Судьба улыбается нам лишь только в том случае, когда хочет продемонстрировать свой оскал. У нас можно обивать пороги доблестной полиции, объясняя, что тебе угрожают, но ответ будет один: «Так ведь просто угрожают. Вас же не убили и даже не попытались убить». К сожалению, любые органы в нашей стране – это парализованные конечности, которые начинают шевелиться, только когда происходит что-то из ряда вон выходящее. Разбился автобус, погибли люди – сразу начинают искать виноватых. Как так? Почему? А то сами не знают, что весь пассажирский транспорт – это груда хлама на колесах, и что все разрешительные документы на него подписываются за взятки. Упадет сосулька с крыши, убьет человека – снова начинают искать, кто виноват. Ловят Васю-дворника и вешают на него все грехи ЖКХ. Дождутся, пока у алкашей и наркоманов погибнут дети, – начинают трясти соцслужбы и участкового. Все у нас делается либо вчера, либо завтра, но только не сегодня, не вовремя. Как покажут наших министров на приеме у президента, так плеваться хочется. Сидят, гривами машут, выражение лиц такое, будто бы все горе людей они сквозь себя пропускают, в глазах у каждого – херувимское смирение, словно он и не чиновник вовсе, а, как минимум, святой отец. Со всем соглашаются, все обещают исправить и сделать. Этакая игра в поддавки. Один говорит, что нужно предпринять, другие кивают и обещают ему это исполнить, а первый якобы верит в то, что все будет реализовано. Можно обвинять меня в садизме, подозревать у меня шизофрению, но, в отличие от других, я делаю то, что должны делать наши слуги народа, вместо того чтобы жрать за мой счет. И раз уж они не справляются со своими обязанностями так, как нужно, значит, я буду делать все так, как мне кажется правильным. Пускай и не гуманно, и совсем не демократично, но зато очень эффективно. Страх – вот тот единственный язык, который понимает любая скотина, будь она благородных кровей или самых обыкновенных.
Я выхожу во двор, закрываю за собой дверь и, не спеша, иду по мощеной дорожке к машине. Я думал, что смогу обойтись лишь теми, кто виновен в случившемся со мной и моей семьей. Но я ошибался. Зверь, вырвавшись наружу и вкусив смерти, не хочет останавливаться. Вскоре его придется усмирить окончательно, так как контролировать его становится все труднее и труднее. И если бы не отец Петр, кто знает, как бы я смог бороться с тем, в кого меня превратили? Он сильный и смелый, он безрассудный, он жестокий. А я? Я всего лишь вдовый, потерявший детей отец, жалкий и растоптанный теми, против кого осмелился поднять голову во имя справедливости. Я тот, кто скрывает в себе существо, лишь внешне похожее на человека. Но без него, без этого второго «Я», мне уже не обойтись. Это существо нужно мне. Нужно для последнего дела. Пора возместить ущерб и своей черной душе. Слишком долго я ждал этого момента. Я убил много людей, если их можно назвать людьми. Убил разными и страшными способами. Теперь мои руки не дрожат при виде крови, меня не тошнит от запаха сырого человеческого мяса, от созерцания изуродованной плоти. Теперь я только оболочка, которую до краев заполнило единственное желание – желание справедливого отмщения. Я выжидал и выжидал долго. Но время пришло.
Тихий вечер. Я сижу в машине неподалеку от конторы, над входом в которую крупными буквами написано: «Адвокатское бюро». Снизу красуется еще одна надпись чуть поменьше: «Поможем всем. Профессиональные юристы. Качественно и недорого». Контора принадлежит моему давнему знакомцу Иосифу Давыдовичу Цукерману. Да, это его работа – защищать тех, кто ему платит. Но мне на самом деле глубоко плевать на это. Я такой же, как и он. Моя работа – убивать тех, кто защищает виновных. Так что, думаю, перед справедливым судом Божьим наши грехи равны. Еще неизвестно, кому будут старательнее жечь пятки черти на том свете. Он такое же дерьмо, как и я, только, в отличие от него, я признаю это, тогда как он признает только шелест денег.