Я вам любви не обещаю
Шрифт:
— И в чём же оно выражается? — сложив руки на груди, поинтересовался Георгий Алексеевич, присев на край стола.
— И у вас ещё достало совести спросить меня о том? — гневно ответила графиня. — Извольте. Мне казалось, что дело идёт к помолвке с mademoiselle Епифановой.
Георгий Алексеевич шумно вздохнул, опустив ресницы.
— Право, maman, я тоже так думал, — отозвался он.
— Жорж, я не понимаю. К чему весь этот фарс с гувернанткой Уваровых?
— Я не состою в связи с mademoiselle Воробьёвой, — холодно отозвался Бахметьев.
— Тогда объясните её присутствие в Бахметьево! — взвилась графиня, утратив
— Донесли уже, — иронично улыбнулся Георгий Алексеевич.
— Я всё понимаю, — постаралась взять себя в руки madame Бахметьева. — Вы могли увлечься этой девицей, но зачем было привозить её в усадьбу? К чему выставлять эту связь на всеобщее обозрение? Вы бы могли снять ей жилье в Петербурге. Жорж, это выше моего понимания!
— Возможно, я так и поступлю, — невозмутимо ответил граф, — но до тех пор, пока mademoiselle Воробьёвой нездоровится, она останется здесь.
— Она что же, занемогла? — удивлённо распахнула глаза графиня.
— Простудилась, — кивнул головой Бахметьев.
— Сколь своевременно, — хмыкнула графиня. — Жорж, вас водят за нос.
— Позвольте мне самому судить о том, — прошёлся по кабинету Георгий Алексеевич.
— Жорж, перестаньте ходить из угла в угол, — нахмурилась Лидия Илларионовна. — Я не могу говорить с вами, когда вы словно маятник мелькаете у меня перед глазами.
— Простите, maman, — остановился Бахметьев.
— Я хочу вернуться к разговору о mademoiselle Епифановой, — указала сыну на кресло графиня. — Вы должны принести Олесе свои извинения.
— И никому ничего не должен, madame, — возразил Георгий Алексеевич, присаживаясь в кресло напротив матери.
— Не будьте таким упрямым, — поджала губы графиня. — Повинитесь, и вам охотно простят сие недоразумение.
— Нет! — отрезал Бахметьев.
— Вы меня разочаровываете, — вздохнула Лидия Илларионовна.
— Мне жаль, что не оправдал ваших ожиданий, — глядя в глаза матери, отозвался Бахметьев.
— Стало быть, своего решения вы не перемените? — поднялась со стула графиня.
— Не переменю, — кивнул Георгий Алексеевич. — Я не стану искать расположения mademoiselle Епифановой.
— Что ж, иного я и не ожидала, — покачала головой madame Бахметьева. — Надеюсь, что вашей ma^itresse (содержанка, любовница) хватит ума не попадаться мне на глаза, покамест она находится здесь.
— Даю слово, вы не встретитесь, — кивнул головой граф.
Бахметьев не стал разубеждать мать в её заблуждениях относительно его истинных отношений с гувернанткой Уваровых, потому как высказанные ею предположения в немалой степени были созвучны его собственным тайным мыслям. Он не терял надежды, что Вера переменит своё решение, когда в полной мере осознает безысходность своего положения. Безусловно, он не собирался нарушать данного ей слова, но не откажется от подобного подарка судьбы, коли она сама передумает.
Сколько Верочка себя помнила, она никогда не хворала. Несмотря на хрупкое сложение, она всегда отличалась завидным здоровьем. Никогда ещё девушка не чувствовала себя столь плохо. Всё тело ныло, она то пылала от жара, то тряслась в ознобе. Невыносимо болела голова и горло. Голос пропал совершенно, она даже с горничной вынуждена была объясняться знаками, потому как Даша оказалась неграмотной и разобрать каракули, написанные дрожащей рукой барышни, была не в состоянии.
Дарья, не сумевшая понять, что угодно барышне,
Бахметьев не задержался надолго во флигеле. Пробежав глазами, нацарапанные на листе бумаги строки, граф лишь коротко кивнул и вышел. Вечером больную навестил Иван Прохорович. Доктор хмурился, что-то бормотал себе под нос, но Вере так ничего и не сказал. После его ухода, девушка совсем загрустила. Ей показалось, что Бахметьев разочаровался в ней, увидев в столь неприглядном виде. Уж слишком торопился он её оставить, даже не поинтересовался её самочувствием.
В своих предположениях она была недалека от истины. Как и всякий молодой и здоровый человек, полный жизненных сил, Георгий Алексеевич не любил немощных и больных. Болезни и недуги всегда вызывали в нем чувство жалости, где-то смешанное с брезгливостью и даже отвращением. Ему не хотелось видеть Веру такой.
День сменила ночь, выдавшаяся весьма беспокойной. Верочку душил изматывающий кашель, не дававший уснуть и лишавший последних сил. Под утро ей стало казаться, что она никогда не поправится и болезнь сведёт её в могилу. Пусть доктор говорил об ангине, но ей стало казаться, что она умрёт так же как её мать.
Недуг сделал её плаксивой и весьма чувствительной ко всему. Три дня продолжалось это странное состояние. То она впадала в беспамятство, то сознание возвращалось к ней, но ненадолго. Доктор навещал её каждый день, а вот Бахметьев — ни разу после того, как заглянул во флигель по просьбе Дарьи. Пусть граф сам более и не появлялся, но пожелания её выполнил, даже сверх того. В углу спальни высилась гора коробок, в которых обнаружилось белье, шляпки, одежда и множество всевозможных мелочей. Обновки были весьма дорогостоящими, изысканными. Верочке в своей жизни не доводилось носить подобной роскоши, но расточительность графа её нисколько не радовала. Вера не могла отделаться от мысли, что таким образом Бахметьев пытается купить её благосклонность.
На четвёртый день болезнь отступила. Вера всё ещё была слабой, но у неё появился аппетит, и возникло неодолимое желание выбраться из постели. После долгого пребывания в небольшой спальне, захотелось выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха, пройтись, размять ноги. Дарья помогла ей одеться и причесаться. Разглядывая своё отражение в зеркале, Вера нахмурилась. Бледные щеки впали, под глазами залегли тёмные круги, черты лица заострились.
— Негоже вам, барышня, гулять. Не оправились ещё. А коли снова застудитесь? — заметила горничная, провожая её по лестнице.
— Не застужусь. Тепло нынче, будто в середине лета, — улыбнулась Верочка.
— И все же я пойду барину скажу, — оставив её на скамье в парке, отозвалась Дарья.
Вера прикрыла глаза и подставила лицо тёплым солнечным лучам. Лёгкий ветерок шелестел в ветвях вековых деревьев у неё над головой, ласково касался бледных щёк, играл льняными кудряшками, видневшимися из-под шляпки.
Мелкий гравий зашуршал под неспешной поступью. Вере не нужно было открывать глаза, дабы понять, кто нарушил её уединение. Сделав вид, что не слышала, как он подошёл, девушка даже не шевельнулась. Постояв некоторое время в задумчивости, разглядывая свою гостью, граф присел на скамью подле неё. Только тогда Верочка распахнула глаза и повернулась в его сторону.