Я – Ворона
Шрифт:
С тех пор боярышник в карамели стал любимым (и дешевым, следовательно, доступным многим слоям населения) лакомством у детей и взрослых. Теперь на деревянные палочки нанизывают не только боярышник.
Любые ягоды, маленькие яблочки (вот как мама сегодня), кусочки всяких разных фруктов. Вода с сахаром варится до консистенции жидкой карамели. В карамель опускается «шашлычок» на шпажке. Можно обсыпать кунжутом. Горячие танхулу — так называется готовая сладость — лучше всего выложить на блюдо, смазанное растительным маслом и дать остыть.
Приятного аппетита!
Мы
Вот как бы я без нее вливалась в непривычную культуру и такое непонятное мне общество? Спеклась бы, что та карамель на яблочных боках, еще в самом начале карьеры.
Многие (да почти все) потом идут к нам, улыбаются и благодарят. Оператор Бу рад, как мальчишка, потому что вкус «из детства», а у лоточников так не получается. Хотя, казалось бы, проще некуда процесс приготовления, что там можно сделать не так?
Не подходит только Лин Сюли. Оно объяснимо: в этот раз сначала идут ее сцены. Часть из них по задумке проходит на открытом воздухе. Меня же будут снимать в помещении, свет не так важен. Звездочка отрабатывает взаимодействие с отцом.
Тот ужасно занят, даже в зале для отдыха весь обложился отчетами от чиновников. Те на бамбуковых пластинках, не на бумаге, так что даже разворачивание докладов выглядит интересно.
Принцесса долго не решается потревожить покой государя-батюшки, прячется за ширмой. Та — шедевр просто. Мать моя искусница прилипает к изображению с монитора. Согласна с режиссерским решением: быстренько пройти мимо этой красоты было бы чистой воды преступлением. Против хорошего вкуса и художественного восприятия.
В остальном зал властителя не слишком претенциозен. В усадьбе канцлера как бы не дороже обстановка.
Дочурку с чаем от драгоценной наложницы У-ван, конечно, принимает. Каждый кадр — наслаждение для глаз. Не налюбуешься, как все красиво. Ровно до момента, когда государь давится напитком. Аудиенцию сворачивают, растерянную принцессу выдворяют из дворца. Малышка убегает подальше, на мостик, опускается на корточки и начинает плакать.
Оформление у всего этого — залюбуешься. Закатное солнце над горами, водоем с лотосами, острые кончики крыш. И горький детский плач.
— Наложим голоса перелетных птиц, — говорит сам себе режиссер. — Время года соответствующее.
Я чуть не предложила карканье ворон наложить. Но
Сравните: эмоциональная и выразительная часть для звездочки и… снова простое сидение на попе ровно для куколки.
Меня — фарфоровую куклу — после заката дарят дочке чиновника, который закусился с канцлером Се. Сам праздник снимут отдельно, так как подарок доставят в резной деревянной коробке. Сидеть внутри ящика? Увольте, это ж даже не покажут.
А дальше получательница подарка должна с восторгом бегать и прыгать вокруг необычной игрушки. Игрушка же… должна просто сидеть с открытыми глазами. И изредка медленно моргать. Это подается под соусом, что вот раньше ее все боялись, и кукла-демон откликалась на страх. А теперь вместо страха ее окружили восхищением, почти что щенячьим восторгом. Девочка в кукле подавляет демона, но и сама себя никак не проявляет.
Один раз я отсидела с пустым взглядом. Для разнообразия сойдет, но ровно один раз. Обломится лошадь страшная. Ян Хоу никаких дополнительных указаний не дает. Значит, что? Свобода воли и самовыражения.
Кира Воронова по молодости лет смотрела шоу про юных моделек. Их там учили «улыбаться глазами». Преподносилось сие, как невероятно сложный навык. На деле не так это и трудно.
Нужно лишь погрузиться в правильное воспоминание. Улыбка ведь бывает очень разной: игривой, загадочной, безмятежно-счастливой, торжествующей, да даже злорадной. Список можно долго продолжать. Все эти «оттенки» улыбки объединяет одно: для того, чтобы зритель их увидел, понял и прочувствовал, нужна — искренность.
Если вы переживаете в памяти и в сердце определенный момент, это отразится в ваших глазах. Сыграть искренность… не думаю, что это возможно. Не для меня, по крайней мере.
Самые светлые воспоминания у большинства из нас — из детства. Серебристая от росы трава у дорожки возле дома, душистая лесная земляника прямо с кустика в мозолистых ладонях деда. Парное молоко — настоящее, деревенское, с пенкой. И пенка на варенье, сваренном бабушкой: варенье на зиму, а вот сладкой пенкой можно наесться всласть.
Это летний теплый — грибной — дождик, в который так весело шлепать по лужам, и чтобы непременно — радуга, а лучше двойная. Это теплые мамины руки. И еще папка, который из-за спины достает жестом фокусника пушистого глазастого котенка в плетеном лукошке. Ты смеешься и плачешь, и хлопаешь в ладоши, ведь тебе так хотелось хвостатого дружочка с черным носиком, но ты не решалась о нем попросить.
Мои новые мама и папа. Они невероятным образом стали родными, вошли в сердечко и, конечно, тоже есть в воспоминаниях.
Все это отражается в улыбке. Той, что не трогает уголки губ, но сияет в глазах. Из сердца — к сердцу.
— Снято, — не своим голосом завершает действо режиссер Ян. — Перерыв десять минут.
И тянется за солнцезащитными очками, затем быстро удаляется. А еще вся съемочная группа отчего-то начинает дружно хлюпать носом. Удачная была мысль: попросить сегодня маму взять с собой упаковку бумажных платочков. Баул-то у нее вместительный, чего бы не прихватить. Вдруг пригодится?
Ей же первой и пригождается. И Чу. И другие только что не в очередь выстраиваются за платочками.