Я – Ворона
Шрифт:
Сяо Шуфэн ничего не говорит. Она выставляет перед собой распрямленную ладонь и ударяет ей воздух. Наверное, в моменте у меня так обостряются все чувства (и воображение тоже), что я тут же мысленно черчу линию от ребра ладони Шуфэн к шее клубничного леопарда.
Вчера у нас был урок естествознания. Для него оборудован отдельный класс, в нем много всего. Например, прозрачная перегородка с нарисованными схемами расположения внутренних органов человека (причем маленького человечка, с нас примерно ростом) и упрощенной схемой нервов и сосудов.
Акуле
Так вот: удар акуленка, не будь между нею и Вэйлань расстояния, пришелся бы по сонной артерии.
— Затем, что злая! — продолжает стоять на своем сторона обвинения. — Больно…
Трет локоток и строит жалобную рожицу.
— Аптечку, — распоряжается бородавочник, утешает «жертву». — Сейчас помажем локоть, и всё пройдет.
Дано: заведомо ложное обвинение, попустительство (а то и соучастие, не сама же камера выключилась) взрослых, неработающее видеонаблюдение. Задача: доказать, что ворона — не верблюд.
— Театр зря не выбрала, — обратилась я к жертве. — Актриса ты та еще.
К слову, когда я объявила о своем выборе музыки в качестве дополнительных занятий, учитель Дун нахмурилась и заиграла бровями. Дважды переспросила, уверена ли я. Ей вроде как от госпожи директора дали понять, что подопечная ворона должна выбрать театр. И принята эта птица в их солнечные выси как раз-таки за способности в данной области.
Каждое полугодие садик устраивает отчетный концерт. Детки выступают, родители умиляются. Спектакль — часть обязательной программы. За исполнение главной роли в нем полагается поощрение.
«Неужели тебе не интересно?» — спросила тогда грымза, дождалась решительного отказа. — «Госпожа директор будет разочарована».
Тогда я скромно умолчала о том, где, в каком виде и с какой скоростью верчу на мамином «даданси[1]» (кухонный венчик) разочарование госпожи директора.
— Как я тебя толкнула? — спрашиваю у хнычущего леопарда. — Если мы даже не стояли рядом?
Бегемот вдруг расширяет, а затем закрывает глаза.
— Но я шла… — мямлит и смотрит в пол Вэйлань. — Поздороваться с Джианом.
— Мэй тебя не толкала, — сокращает мое имя так, как я только своим разрешаю, юный Юн. — Кто ты, чтобы тебя толкать?
А этот парень умеет задавать вопросы! Даже я бы лучше не спросила.
— Я Сюй Вэйлань! — вспыхивает клубничка розовыми щечками. — Я дочь семьи Сюй!
А еще ты та, кому с младенчества полоскали этими «постулатами» мозги.
— И что? — набычился Юн. — А я — сын семьи Гао. И я спрашиваю: зачем Мэй тебя толкать?
Тут тоже знакомые интонации проскакивают. Он как повторяет за кем-то взрослым, надменным и… тоже быковатым.
А я вообще-то парой дней ранее упала Юну на голову. Сверзилась с лазалки в комнате для игр. Прямиком на наследника заводов, газет, пароходов… Вроде газет в списке нет, но сталелитейные и судостроительные производства точно значились.
Пока я вспоминаю тот забавный случай (Юн тогда еще пискнул, как испуганный кролик), Бо Ченчен выходит вперед и… Ложится на пол.
— Что ты делаешь, мальчик? — вскрикивает грымза Дун.
Эх, уже неделя прошла, а эти бездари не могут имена всех подопечных запомнить. Печаль.
— Так лежала, — утвердительно сообщает бегемот прежде, чем медленно встать. — Да.
Он сжимает кулаки, при этом выставляет оба указательных пальца. И проделывает несколько движений, будто что-то наматывает. А потом — в другую сторону — отматывает.
Да он же реконструирует сцену падения не слишком грациозного леопарда! Как в задачке с магнитными дощечками на доске, где ему надо было восстановить в памяти положение каждой деревяшки, чтобы их сосчитать. Чен перематывает время — буквально — вспять! — в своей голове. В своей, без сомнений, гениальной головушке.
Зачем нам видеорегистратор, если есть особенный мальчик? Впрочем, доказательства из разума Ченчена будет сложнее предъявить в суде, чем пленку. Но мы так далеко заходить не планируем. Вроде бы.
Вот Бо Ченчен качает головой, водит туда-сюда глазами.
— Тебя толкнула она, — заявляет бегемот.
И направляет указующий перст на… слона.
— Э? — удивленно тычет себя в грудь крупняш. — Не-не-не я.
Как говорили в моем прошлом мире: у бегемота плохое зрение, но при его весе — это уже не его проблемы.
— Она, — повторяет с настойчивостью истинного бегемота дружище Чен.
За спиною слона начинают реветь в голосину. Куница, которая пряталась за широкой спиной.
Рев срабатывает, как доказательство вины для взрослых. На голословных заявлениях ребенка дело бы не повернулось. Даже если он гений, ему все еще два года. Плач куницы же действует, как сигнальная сирена.
Дальше начинается какой-то цирк со зверятами. Няня Лань вытаскивает (не удивлюсь, если на руке ребенка останутся синяки от хватки) плачущую малышку. Ее засыпают вопросами с разных сторон. «Это правда? Зачем? Ты нарочно это сделала?»
Та ревет пуще прежнего. Так, что аж зубы сводит слушать этот вой.
А еще под шумок сваливает из этого цирка няня Шань. Чтобы вскоре вернуться. Не одной: с директором Лин Цинцин.
— Почему нарушен распорядок дня? — с порога гневно вопрошает госпожа директор. — Что у вас здесь за бардак?
Визит начальства, похоже, накрепко связан тут с втаптыванием подчиненных в грязь. Ну или в вымытый пол.
— За мной! — командует Лин Цинцин. — Шань, останьтесь с детьми. Верните детей к распорядку.