Я живу в этом теле !
Шрифт:
Что-то хлопнуло. Я сперва не понял, что случилось, что за странный звук, затем взгляд зацепился на желтое пятно на асфальте в двух шагах впереди. Только что его не было...
Обостренный слух уловил далеко вверху легкий скрип. Успел увидеть как на девятом или десятом этаже торопливо захлопнулась форточка. На асфальте теперь стали заметнее белые скорлупки, я желток расползся и начал впитываться в щели. Плотная слизь белка раздвинулась ровным пятном и застыла, медленно впитываясь в пористый асфальт.
Я двинулся деревянными шагами,
Как здесь живут, зная, что каждую минуту с балкона могут швырнуть кирпич или бутылку? Когда машина сбивает прохожих не только на проезжей части, но и на тротуаре? Когда существует куча болезней, с которыми даже не пытаются бороться в полную силу?
Только бы успеть побыстрее, сказал я себе в страхе. Только бы успеть выполнить поскорее то, для чего меня сюда забросили. Пока не упал кирпич на голову. Не подхватил смертельную болезнь, что за пару дней сведет в могилу. Успеть выполнить задание... миссию... или что там мне поручено, и поскорее в свой мир бессмертных, мир великих возможностей!
Когда вошел в свою контору, там уже хлопали крышки столов, скрипели стулья. Всхрапывали, просыпаясь, компы, начинали разгораться экраны. Люди замедленно рассаживались, складывали в ящики столов коробочки с бутербродами. По экрану большого компа, на котором сервер, двигалась зеленая точка, указывая, что монитор спит, но сервер трудится круглые сутки, собирает информацию по всему свету, и как только мы проснемся...
По ту сторону стола из-за монитора выглядывал Вавилов, широкий и красномордый. Я никогда не видел его хмурым или недружелюбным, всегда готовыв заржать над анекдотом, хлопнуть тебя по спине и позвать хлебнуть пивка.
Он подмигнул:
– Ты сегодня пойдешь к своей... это, как ее? Ну той, что на той неделе завалил?
Я не сразу понял, о чем речь, потом отмахнулся:
– Это она меня завалила. Теперь сам знаешь, сексуальная свобода.
Он загоготал:
– Так это по нам!
Веселый, налитый кровью, весь перенасыщенный половыми гормонами, он был из той породы, которые десятка два лет тому свершали сексуальную революцию. Мол, свободу женщинам в их проявлениях, хотя понятно, кому нужнее эта свобода...
– К черту, - ответил я искренне.– Хватает дел других.
– Других?– удивился он.– Какие могут быть еще дела? Секс - самый мощный стимул. Он правит миром. Все остальное так... проявление этой силы.
– Согласен, - сказал я поспешно, - Но как-то захотелось чего-то еще... Чем хоть занимается наш институт? Сколько лет торчу...
Он снова захохотал, вообще он хохотал охотно, по любому поводу и без повода.
– Со стороны можно подумать, что-то засекреченное
Дверь кабинета шефа хлопнула, Вавилов тут же оборвал смех и согнулся над клавиатурой. Такой предсказуемый, понятный, словно я рассматривал жука или богомола.
Значит, меня сюда забросили вовсе не из-за места работы моего разумоносителя... Хотя это было бы слишком просто. Наверняка что-то важнее... Но что?
Пальцы привычно прыгали по клаве. На экране в трехмерной проекции изгибался поток раскаленного воздуха. В этом заведении мой разумоноситель вот уже седьмой год рассчитывает выход истечения газов взлетающих ракет. Тяжелых, неповоротливых, то и дело выходящих из-под контроля, а то и вовсе... У меня отдельный диск с записями всех несчастных случаев, когда заканчивалось взрывом.
Может быть, промелькнула суматошная мысль, я вовсе не заброшен в этот нелепый мир, а нахожусь в неком эксперименте? И все, что вижу - это лишь плод моего мозга. Пока смотрю, вижу, оно существует. Как только отвернусь или закрою глаза - исчезает. Все исчезает: и люди, и дома, и деревья. Весь мир исчезает. Существую только я. Даже я на самом деле не такой, каким вижу себя. Да-да, мои руки, ноги, мое тело - тоже моя выдумка.
Вавилов наклонил голову, лысина поблескивала, которую он назывался всего лишь широким пробором. Я видел как двигаются кисти его рук, но его комп повернут ко мне задницей, облучая или не облучая, над чем он трудится - не спрашивал, скорее всего над витком раскаленного газа, что выходит из другой дюзы.
Я спросил его неожиданно:
– Слушай, Николай... а ты существуешь?
Вавилов хмыкнул, постучал по клаве, вскинул голову. Брови его поползли вверх. К моему удивлению он вроде бы чуть призадумался:
– Я?.. Знать бы! Раньше я говорил, что не живу, а только существую, а теперь и в этом сомневаюсь. То ли это я, то ли чей-то хреновый сон... или же набор электромагнитных колебаний. Слишком все как-то не так...
Я спросил напряженно:
– А как так?
Он обозлился:
– Если бы я знал! А так только чувствую, как собака, а сказать не могу.
Я проговорил осторожно:
– Чувствовать мало... Надо сформулировать. Только тогда можно понять.
– Зачем?
Я развел руками:
– Ну, чтобы как-то... Разве тебя это устраивает? Не хочется что-то делать?
Он поперхнулся готовым ответом, ощутил, что я спрашиваю нечто другое, затем нехотя пожал плечами:
– А что делать? Все так живут.
Все, подумал я со страхом. Они все даже не пытаются, потому что в стаде. Агнцы божьи. А придуманного ими бога называют пастырем, чтобы тот пас и перегонял с одной лужайки на другую. А сами - ни-че-го... Может быть, я здесь потому?