Я. Философия и психология свободы

Юрченко Сергей Борисович

Монтень в своих «Опытах» упоминает один из средневековых городов-республик Италии, где существовал общественный склад цикуты. Всякий гражданин, пожелавший покончить с жизнью, мог рассчитывать на дозу яда и погребение за счет муниципалитета. Гессе считал, что номинально самоубийцами можно назвать всех тех людей, которые воспринимают свою жизнь как беззащитное, ущербное состояние, убежищем от которого оказывается стабильная, надежная смерть (пораженческий суицид). Фромм полагал, что самоуничтожение – это средство избавления от невыносимого чувства бессилия, поскольку оно нацелено на устранение всех объектов, с которыми индивиду приходится себя сравнивать. Убивая себя, убиваешь мир (агрессивный суицид). Камю утверждал, что «есть по-настоящему лишь одна философская проблема, и это – самоубийство». Известная евангельская фраза «Истина освободит вас» легко переосмысляется в «Смерть освободит вас». И кто посмеет сказать,

что это – ложь? Смерть решает все экзистенциальные проблемы человека (философский суицид).

Нечто подобное выразили Солженицын и другие писатели, описывая, как быстро ломается на допросах и в Гулаге человек, не готовый сегодня же умереть. Галилея Церковь принуждала отречься от истины, поскольку научные следствия этой истины ее не интересовали. С тех пор наука стала полезной, а власть – более изощренной. Если нацисты в Германии пытались как-то привлечь ученых на свою сторону, нуждаясь в результатах их труда, то коммунисты в России с ними не церемонились, оправляя с легкостью на смерть и в лагеря. И ученые мозги, декларирующие интеллектуальную свободу в изучении вечных законов мироздания, покорно становились интеллектуальными рабами власти ради проживания десятка дополнительных лет, пусть даже тюремных. Мировой опыт насилия подсказывает, что ум, который не готов расстаться с человеческим, немногого стоит. Я бы подытожил все эти высказывания так. Самоубийца есть всякий, кто ощущает избыточность своего бытия. Самоубийцы режут себе вены бритвой Оккама. Как сказано в цитате-эпиграфе этой статьи, таково наставление всех Упанишад.

Человек не становится лучше оттого, что он умер. Но он вызывает сочувствие у окружающих именно потому, что он умер и в этом состоянии стал по-младенчески беспомощен, а они все – живы и полны сил. Покойник даже похоронить себя не может, и процедура его торжественного захоронения становится милостью к павшему. Посмертные хлопоты вокруг совершенно беззаботного и равнодушного ко всем ритуалам мертвеца, если игнорировать присутствие в погребальных услугах естественной санитарии и неестественного тщеславия близких, – это наша милость к проигравшему, ибо подсознательно мы все ощущаем себя участниками грандиозной битвы со смертью, цель которой в том, чтобы проиграть это сражение как можно позже.

В сочувствии живых есть и доля их превосходства над мертвыми. Человек может сказать себе: «Он был таким богатым, но не смог купить себе пару лет», - или: «Он был такой умный, но обмануть смерть ему не удалось». Этот «он» мог быть знаменитым, могущественным, красивым, талантливым, удачливым, праведным, сексуальным, обладать любыми выдающимися качествами, но в конце концов он проиграл всем живым. Так рождается формула на любые человеческие времена: «все суета сует». Это также и утешает человека, которому нечем похвастать кроме того, что он все еще жив. Поэтому же лежащий на предсмертном ложе тоже сознает себя проигравшим. Легкомыслие тут не к лицу. Он либо замыкается в гордом одиночестве, догадываясь, что будут чувствовать его недруги, узнав о его смерти и глядя на его беспомощный труп, либо ищет примирения с ними, надеясь так усилить свои позиции в гробу. Умирающий не тянет за собою живых в царство мертвых, которое, возможно, и является раем, где он, наконец, избавится от человеческого. Живые тянут умирающего назад в этот мир, который, возможно, следует считать адом.

Смерть может быть заразительной только в смысле инфекционной эпидемии. Человек не хочет быть проигравшим. С этого и начинается вся его эзотерика и магия, основанные на спекуляциях о потустороннем, темном мире. Речь здесь не о том, насколько они физически, т.е. объективно оправданны, но о том, что эти спекуляции субъективно объяснятся именно тем, что самосознания не хочет признавать свой тотальный проигрыш. Что-то должно остаться от него. Так чувствует себя человек, который выходит из казино с пустыми карманами, поскольку оставил в нем все свои сбережения. Уже смирившись с проигрышем, он продолжает ощупывать свои карманы, ища там хоть какую-то завалявшуюся мелочь на проезд. Учения, которые постулируют иной мир, но при этом отказывают ему в человеческом, не приносят самосознанию удовлетворения, ибо самосознание не хочет расставаться с собою без остатка. Оно готово примириться даже с преисподней, если в ней остается что-то человеческое, пусть хоть это будут – человеческие муки. Ему легче принять смерть с дьяволом, демонами, голодными духами и всей нечистью, чем смерть, в которой нет даже дьявола, нет ни одного кванта его души, нет ничего… кроме бесчеловечного Бога, панпсихического Сознания, нуминозного Я.

Все религии так или иначе постулируют существование загробной жизни. Истинное ничто (Дао) – немыслимо. Мыслимое ничто – это уже нечто. Только поэтому мы вообще способны осмыслить небытие и приписать

ему некую онтологию. А это позволяет даже самому скептичному в метафизическом смысле уму найти альтернативу этому миру - небытие, в котором, по крайней мере, нет ничего от человеческого существования. Т.о. мы всегда держим в уме два мира – наш, белый, и другой, темный. И что бы при этом не говорилось про этот темный мир, в восприятии любого живого существа, включая животных, только светлый мир остается истинным. Победить в этом мире – значит вытолкнуть противника в другой, темный мир и при этом самому остаться в свете. Уйти вместе с противником – это уже не победа, и уж тем более победителем не может считаться в человеческом понимании тот, кто сам ушел в небытие, оставив своим врагам этот мир под солнцем.

Апостол новой религии Павел восклицал в своем послании к Коринфянам: «А если Христос не воскрес, то проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15, 14). В христианском понимании – смерть Иисуса становится победой только в том случае, если Мессия, выброшенный злодеями в другой мир, смог вернуться вновь к смертным. Разве не странно, что человек, выстроивший свое учение на Царстве Небесном и говоривший, что он «не от мира сего» и тем самым «победил этот мир», а затем в подтверждение своих слов ушедший навсегда в это Царство, не считается его адептами победителем, если он не смог вернуться? Потрясает тут то, что в человеческом восприятии христиан Иисус только тогда хорош, когда он отрекается от собственных идей, возвращается к человеческим ценностям и становится попросту шарлатаном: дав себя вытолкать в одну дверь, тут же, будто иллюзионист, возвращается на сцену через другую дверь.

Смерть как победа отвергается зоопсихологией, ведь это – антитезис дарвинизма, крах всей эволюции с ее торжеством жизни. Животные не приемлют это. Не приемлет это и человек. Именно поэтому в его истории национальные вожди объявляются «вечно живыми», а их тела хранятся в мавзолеях, словно некий аргумент против другого, темного и враждебного самосознанию мира: мира Брахмана, мира нуминозного Я, мира вечного настоящего нелокальной Вселенной.

Отношение общества к суициду очень хорошо характеризует уровень его гражданского свободомыслия, т.е. его психиатрической свободы от самого себя, от своего человеческого. То, как это общество воспринимает эвтаназию, есть показатель его религиозного самодовольства. Именно все теократические религии (иудаизм, христианство, ислам) в отличие от мистических учений (индуизма, буддизма, даосизма) отличаются резким неприятием акта произвольного ухода из жизни. «Проклят повешенный на дереве», - сказано в Торе. Хотя самоубийство как средство от бесчестия, кажется, не осуждается: «И сказал Саул оруженосцу своему: обнажи свой меч и заколи меня, чтобы не пришли эти необрезанные и не издевались надо мною». А в христианстве суицид был навсегда ассоциирован с подлым предательством Иуды. Но Мессия тоже был самоубийцей. Правда, называют это жертвоприношением агнца во имя человеческих грехов, а все тот же Павел твердит: «Кровию Христа мы оправданы». «Радуйтесь, бога убили!» - вот что должно быть написано на всех христианских храмах.

Фраза Иисуса о том, что его ученикам «должно родиться заново», т.е. переродиться выражает его главный нравственный, а лучше сказать – психотерапевтический постулат о непротивлении злу: получивши по одной щеке, подставь и вторую, а снимающему с тебя верхнюю одежду отдай и нижнюю? Что стоит за этим самоубийственным призывом, которому никто никогда в истории христианства не следовал? Отказ от безусловной любви к жизни. Б. Рассел в статье «Почему я не христианин?» ссылался именно на эту заповедь, считая ее неприемлемой для человека и человеческого общества в целом. Отказ защищаться является по сути антидарвинистским. Если бы природа следовала этому благородному правилу, эволюция не ушла бы дальше амеб.

Перерождение, о котором говорил Иисус, именно в том и заключается, чтобы изменить свою человеческую психологию, в которой солипсический Синдром брамы – главный. По крайней мере, Церковь никогда этого не делала, лишь преумножив лицемерие христианского мира. Фактически она начала искажать бескомпромиссное учение своего основателя еще при апостолах. Галилейский рыбак Петр в угоду всем властям поспешил заявить, превратив гордыню непротивления в раболепство: «Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам». Словом: любите жизнь и примите ее, какой бы она подлой не была. Пожалуй, прав был Ницше: «Был лишь один христианин. И его распяли».