Якоб Бёме
Шрифт:
У Бёме жестко обозначено мистическое сближение неба и земли, Бога и человека, Христа и Адама: «Бог должен стать человеком, человек — Богом, небо должно стать единым с землей, земля должна стать небом».
Согласно подчеркнуто (такие были времена!) диалектико-материалистической реконструкции А. Горфункеля [32], «великое таинство божественной природы, раскрываемое в философии Бёме, заключается, как писал он в книге Теоскопия, или Драгоценные врата к божественному созерцанию в том, как все от Бога, через Бога и в Боге существует; как Бог ко всему близок и все исполняет [13] .
13
исполняет
Суть проблемы у Бёме в том, как Бог, будучи сокровенным, одновременно вводит себя в натуру. Оставаясь сокровенным, он лишен самопознания и реального, действительного самоосуществления: Если бы сокровенный Бог, который есть единое существо и единая воля, не извел бы себя с своею волею из вечного ведения в различность воли и сию различность не ввел бы в понятие естественной и тварной жизни, и если бы сия различность в жизни не состояла в споре, то как бы открылась сокровенная воля Божия, которая сама по себе есть едина? И как бы в единой воле могло быть познание самого себя?
Сам по себе Бог есть… безосновное… и вместе с тем основание всего сущего. Его безосновностъ, позволяющая именовать его также и бездной, заключена в том, что он не имеет никакого иного основания своего бытия. Но для того, чтобы раскрыть переход от безоснования к множественности вещей и к природе, Бёме подвергает дальнейшему анализу определение Бога. Он стремится раскрыть внутреннюю диалектику божественной сущности. Если сама в себе воля Бога не имеет ни в себе, ни пред собою ничего противоположного, то для осуществления ее в мире она выходит из себя в различность. Это саморазделение Бога, излагаемое Бёме в терминах христианского учения о Троице, означает у него необходимое самораскрытие божественной воли в мире природы: Истечение единой воли Божьей чрез слово привело себя в различность, которая, по вожделении единицы открыть саму себя, вышла из единства во множественность. Это движение Бога есть главное основание всего бытия.
Самораскрытие Бога путем его саморазделения ведет к представлению о тождестве Бога и природы и к отрицанию теологического представления об акте божественного творения. Ибо, как утверждает Бёме, видимый мир с тварями своими есть не что иное, как истекшее слово, введшее себя в свойства, из коих произошла особенная воля, из особенной же воли тварная жизнь, вступившая в начале сего мира в способность к тварному началу. И хотя тварный мир рассматривается Бёме как отпечаток мира духовного, но этот духовный мир неотделим от материального, поскольку он есть мир скрывающийся в сем вещественном стихийном мире.
Вывод из этого следует чрезвычайно важный для решения проблемы соотношения Бога и мира: выясняется, что причина бытия каждой вещи не далеко от нее, а находится при самой вещи; речь идет здесь не о частных причинах, но… о причинах бытия, а стало быть, о непосредственном божественном присутствии в вещах, поскольку разделение… качеств произошло из великого таинства, движением сил всех существ, когда единая всеобщая воля подвигалась в оных и из неощутимости привела себя в ощутимость и в различие сил.
Пантеистическое отождествление окружающего нас мира с божественным первоначалом в его разделении
Наши ученые в своих разукрашенных шапочках, — говорит Бёме о современных ему теологах, — не могут ответить на вопрос где этот Бог или каков Он, ибо ищут Его вне сего мира, хотят, чтобы телесное состояние Его было лишь за много тысяч миль в каком-то небе. Мысль о непосредственном присутствии Бога в вещах, в мире природы и в человеке есть центральная мысль всего философско-теологического построения Бёме, настолько важная для него, что он изъявляет готовность сжечь свою книгу и отречься от всего, что написал, если ему сумеют доказать, что Бог не в звездах, стихиях, земле, камнях, людях, животных, гадах, не в зелени, листве и траве, не в небе и земле, и что все это не есть сам Бог…
Это исполненное внутреннего пафоса поэтическое отождествление мира и Бога, однако, лишь отчасти напоминает аналогичные декларации Джордано Бруно. В отличие от последовательного натуралистического пантеизма Бруно пантеизм Бёме иного, мистического толка. Различие это заключается в том, что если у Бруно не только природа — это Бог в вещах, но и сам Бог есть тождественная природе внутренняя ее способность к движению, то у Бёме не Бог поглощается миром природы, а природа заключена в Боге как высшем и активном первоначале. Бог, по Бёме, не только в природе, но и выше и вне природы, ибо именно в Нем пребывает все.
Тварный мир, подчеркивает Бёме (в трактате О возрождении), не есть Бог и не называется Богом, и хотя, правда, Бог живет в нем, но существо внешнего мира Его не объемлет. Бог, по Бёме, живет в мире и все исполняет, но ничем не объемлется».
Антропология Бёме раскрывалась через первочеловека Адама. За всей сложностью человека и всеми следами, оставленными на нем мировой эволюцией, усматривался изначальный цельный человек — образ и подобие Божье, ни из чего не выводимый и ни на что не разложимый [41, гл. 8].
Бёме достаточно радикально рассуждал о «человеческом измерении» Иисуса Христа: так, в одном из приватных писем он сообщает: «Да, Христос рождался не на ложах царских, но в хлеву. Посылался — не праведникам, но грешникам. Излечивал — не здоровых, но больных. Умирал — не на царском одре, коего заслуживал сверх всякой меры, но на кресте, распятый меж двумя разбойниками. Он был Агнец, взъемлющий на себя все грехи мира. Но что это означает фактически — принять грехи? Означает вот что: сделаться тем, кто грешит, войти в эту грешную вонючую шкуру. Безгрешному — унизиться до греха. Зачем? Чтобы избыть этот грех — Собою — изнутри грешащего человека…