Якоб Бёме

Грицанов Александр Алексеевич

Общей основой божественной телесности является для Бёме вегетативный рост. Субстратное единство тела, «истинное тело души» обозначается у него термином «тинктура» [58]. Тинктура у Бёме — непрерывно воспроизводимое становление, постоянно поддерживающее структуру тела: «… тело растет в тинктуре души, в сульфуре и из сульфура, то есть всякий из семи духов Натуры вожделевает иметь существительность; все сие есть сульфур» [6, с. 151]. «Тинктура есть рост тела… Ибо первой душе врождена была божественная существительность в тинктуре, так что она имела Тело Божие в Деве Премудрости, из которой состоит тинктура, и это есть образ ангельский» [6, с. 152]. Именно тело, растущее в тинктуре, есть «тело сил и добродетели, Божественное Тело, небесное тело» [6, с. 153]. С действием тинктуры Бёме связывает все процессы живого воспроизведения в теле-организме: рост, зачатие, вынашивание плода, роды. «Так можно уразуметь сие, как от тепла происходит рост; подобно

сему есть побуждение и в тинктуре, что побуждает ветвь из корня, или из своего же огня…» [6, с. 150]. Тинктура, по Бёме, бесконечно варьирует структурное членение тела, оставляя постоянными его основные принципы. Вегетативный рост тела обеспечивается бесконечной текучестью его основы, пластичностью, никогда не переходящей в аморфность.

«Становление телом». Проблема ресурса самоформирования, «самонаделения телом» решается Бёме весьма своеобычно [58]. Так, у Парацельса термином imaginatio («воображение») обозначалась формообразующая сила, дающая телу те или иные своеобразные свойства данного конкретного состояния [45, с. 55–59]. «Воображение», по Бёме, связывает известной формой бесконечную текучесть тинктуры и, таким образом, дает телу очертания, облик, индивидуализированные характеристики («образ»). Тем самым, оно устанавливает связь между различными компонентами телесной выразительности, придавая телу внешнюю определенность. Воображение, согласно Бёме, находится в отношении дополнительности к вегетативному росту в тинктуре: благодаря постоянному действию воображения в изменчивой тинктуре выявляются раздельные состояния, каждое из которых имеет свою внутреннюю цельность; вместе с тем субстратное единство телесности, поддерживаемое трансформациями тинктуры, сохраняет связь раздельных состояний, так что они не становятся многими существами, хотя и могут быть истолкованы как разные тела одного существа. Это отношение дополнительности выражено у Бёме отсылкой к риторической фигуре: объективированным аналогом небесного тела-воображения является плоть, т. е. тленное тело, а объективированным аналогом тинктуры — кровь [6, с. 212].

Соотношение между тинктурой и воображением, т. е. между вегетативным ростом тела и его активным самоформированием через управление, раскрывает еще одну важную черту в бёмевском толковании телесности: динамическая модель тела, предложенная им, построена не столько на пространственных, сколько на темпоральных отношениях [58].

Темпоральное истолкование тела как процессуального развертывания взаимодействующих друг с другом качественно различных сил предопределяет и его пространственный образ: «В теле… качества смешаны, как если бы они были одним только качеством, и, однако, каждое качество кипит и исходит в своей собственной силе, — пишет Бёме в «Авроре…». — Каждое качество исходит в другие из самого себя и побуждает другие, то есть заражает их: отчего другие качества усваивают его волю, то есть они испытывают дух и остроту этого качества, что в нем есть, и непрестанно смешиваются между собой» [4, с. 92]. Основой взаимосвязи этих движений является именно противопоставление центра и периферии; тело, таким образом, мыслится как система циркулирующих силовых потоков: Бёме называет их неточными духами, а также качествами, благодаря соотнесению которых задается различие между вне и внутри.

Бёме развертывает целый комплекс вариаций на темы топографии тела: «… седьмой дух есть тело всех духов, в котором они все рождаются, как в едином теле; из этого-то духа и образуются все формы и образы… Ибо седьмой есть тело, а прочие шесть суть жизнь; и в средине его, в средоточии — сердце света, непрестанно порождаемое духами, как свет жизни… и кипящая подвижность или проницание чрез всех духов поднимается (рождается) в сердце в восхождении света» [4, с. 93]. В «Истинной психологии» присутствует схожее описание: «… дух носится над сердцем, у исхода сердца, где разделяются два мира, и горит в тинктуре как серная свеча, далее разделяет он себя по всему телу и во все члены, ибо тинктура проходит во все члены. Но истинный Вулкан огня находится в центре в сердце и проводит направление свое из сердца посредством духа в голову, там-то его дом света…» [6, с. 163–164].

Телесность, таким образом, предстает как неразрывная связь принципов непрерывности и дискретности. «Теперь, когда тело образовано, — гласит текст «Авроры», — оно остается на месте как кипящая подвижность;… оно кипит в себе самом, то есть в собственном образованном теле» [4, с. 92]. Именно благодаря фиксации того или иного способа выразительности посредством воображения тело может обнаружить и проявить потенции вегетативного роста. Воображение — в бёмевском смысле — играет определяющую роль при зачатии во время совокупления:

согласно Бёме, зачатие происходит вследствие того, что муж вводит воображение в тинктуру жены, жена же — в тинктуру мужа.

Как издавна принято в традиции теософии, у Бёме центр ассоциируется с сердцем — источником и целью всех циркуляций [58]. Сердце, в свою очередь, образуется как общая проекция всех стремлений всех неточных духов и, таким образом, именно за счет одновременного осуществления центробежных и центростремительных истечений становится главным элементом пространственной структуры тела. Каждое тело «круговращается» и тем самым формообразует («воображает») свой собственный центр. Гармония центробежной и центростремительной тенденций придает телу устойчивость пространственной организации. Нарушение же такой подвижной гармонии есть, согласно Бёме, основной механизм распада пространственной устойчивости тела — в нем заключена тайна старения, физической смерти и тления. В опредмеченном, объективированном органическом теле всегда наличествует такая дисгармонизирующая сила, именуемая Бёме словом Turba.

Turba — негативное воображение, воображение, направленное на уже сформованный образ и разрушающее его. Оно не дает телу собраться в устойчивое целое вокруг центра-сердца и тем самым блокирует его действование (только благодаря изменчивости в тинктуре, т. е. вегетативному росту, тело, согласно Бёме, в состоянии сопротивляться турбе и сохранять себя живым). Оппозиции правого и левого, верха и низа, внешнего и внутреннего — следствия этого неустранимого напряжения.

Динамическая топография также предполагает подвижность и проницаемость границ тела. Тело заключено в силовые пределы, обозначенные противостояниями и переходами движущихся качеств; оно замкнуто на себя через посредство особых возвратных функций. В модели Бёме можно выделить три такие функции: дыхание, питание, воспроизводство [58].

В осуществлении каждой из них участвуют все силы и качества; они — не функции органов, но функции всего тела целиком (именно поэтому объективированные органы не являются необходимыми для них). В них тело деятельно проявляет себя в качестве тела сил (соответственно, это функции не физиологические, а магические, имманентные самому телу). Важной характеристикой всех возвратных функций тела является для Бёме их двухфазность («вдох — выдох», «поглощение — отторжение», «зачатие — роды») — темпоральная развертка изначальной бинарности телесного. Подвижность границ тела при сохранении его архетипической структуры обеспечивается именно наличием ритма. Это позволяет понять, каким образом Бёме представляет себе пространственные отношения, определяющие строение тела, как «производные от временных». Вместе с тем ясно, что благодаря изменению диспозиции воображения ритмика тела может варьироваться. Именно на этой идее основаны отсылки Бёме к мистико-магическим процедурам совершенствования тленного тела посредством его максимальной ритмизации. К числу этих ритмических возвратных функций не относится смена сна и бодрствования: сон как вторичная функция, не присущая «телу сил» в чистом виде, становится, по Бёме, необходимым лишь тогда, когда они объективируются в специальные органы (легкие, желудок и кишечник, гениталии).

Овнешнение же телесных функций, разделение полов Бёме рассматривает как прямое следствие грехопадения.

Образом и подобием Божьим, согласно Бёме, является лишь тот человек, «который имеет в себе непорочную Деву Премудрости Божьей… Человек получил впервые свое наименование Человека как существо смешанное». Только дева-юноша, андрогин-человек — образ и подобие Божье. Без юной Девы нельзя получить наименование человека: «До своей Евы Адам был сам непорочной Девой, не мужчиной и не женщиной; он имел в себе обе тинктуры — ту, что в огне, и ту, что в духе кротости, — и, если б только он устоял в испытании, он мог бы сам рождать в небесном порядке без разрыва. И да родится когда-либо человек от другого в том порядке, в котором Адам через девственность свою стал человеком и образом Божьим: ибо то, что от вечности, само рождает в порядке вечности; существо его должно всецело выходить из вечного, иначе ничто не сохранится в вечности».

В идеале андрогина видел Бёме разгадку человеческой полноты и совершенства, образа и подобия Бога.

У Бёме проблема человека и есть по преимуществу божественный вопрос, вопрос самого Бога, в то время как проблема Бога есть вопрос по преимуществу человеческий. Тайна Христа соединяет в себе две тайны — тайну рождения Бога в человеке и тайну рождения человека в Боге. Это тайна богочеловеческая.

Для Бёме учение об Адаме неотрывно от учения о Христе. Бёме сближает Христа и Адама. Перво-Адам Бёме есть тот же Небесный Адам каббалы. И Христос — Абсолютный Человек, Небесный Адам. Человек — микрокосм: все, свершающееся в человеке, свершается в космосе. Душа и природа едины.